Об авторе. 58 лет. Живет в Москве (Россия). "Инженер-строитель, книга стихов "Пейзаж с зимородком" из-во "Водолей" 2010г."

Ижак

Сын вороны не ворон, а тоже ворона,
прилетел сгоряча к берегам Огорона,
только пуст ностальгический брег –
мало что сохранилось от той деревеньки*,
где полжизни назад проживали эвенки
и засыпал последнее снег.

Снег всё сыплет, и сыплет, и всё засыпает.
Кто вороньи следы на снегу прочитает?
Ни кола на дворе, ни двора.
На морозе зарос у озёрного духа
родничок, да на фоне небесного пуха –
чернота вороного пера.

Снег, как сон, пеленает окрестные мари,
вспоминаешь про солнце и миф об Икаре,
только если настырное «кар»
в тишине раздаётся особенно громко,
вечереет, и с сопок ночная позёмка
накрывает пернатый базар.

Незаконченных линий январский набросок:
мир ещё чёрно-бел и по-прежнему плосок,
и последнее – вроде бы в плюс,
потому что в любовном иль пьяном угаре
сохранять равновесие трудно на шаре
и пример – нерушимый Союз.

Всё эскизно ещё, проморожено, скрыто;
у хозяйки вагончика имя Кончита;
разговор – за еду и постой.
Если ты подойдёшь к моему изголовью,
значит, связано имя с грядущей любовью,
а не с местом рожденья – Читой.

*речь идёт о бывшей дер. Ижак возле оз. Огорон

Лесное озеро

Нашло себя и больше не течёт,
из берегов века не выходило,
в ночную пору, словно звездочёт,
считало отражённые светила.

Во все мои прошедшие года
я вспоминал его зрачок бездонный,
то, как черна стоячая вода,
и берега с цветущей белладонной,

как волчьих ягод многоокий взгляд
скользит сквозь камышовые ресницы,
в лесной глуши накапливает яд
и возвращает озеру сторицей.

Их чернота рождает детский страх,
ночных видений позабытый искус;
о, bella donna, на твоих губах
есть этих ягод сладковатый привкус.

Здесь каждые травинка и сучок –
предтечи ночи галлюциногенной,
и озера расширенный зрачок –
земное продолжение вселенной.

Слово – серебро, и не воробей

Говорящая птица, говорят ты умна;
коли так, то скажи – отчего не слышна,
когда тряпкой накрыта, сидишь и не спишь,
предрассветную слушаешь тишь.

От молчания в тряпочку радости нет;
есть ещё серебро – оплатить Интернет;
в сером небе ненастном, как раз над трубой,
открывается глаз голубой.

Он слезится от дыма, ещё не привык;
за окном зазвучал воробьиный чирик,
птица возится в клетке, роняет помёт,
но ещё ничего не поймёт.

Бьют часы и по целям, и по площадям;
птице-тройке хватает ухабов и ям;
русский Хронос – армяк, облучок и кушак –
заведённо жующий тик-так.

За его кушаком – обязательный кнут
для счастливых часов и строптивых минут;
закукует кукушка – при первом луче –
на его освещённом плече.

Моё эго – ловец удивительных снов,
это ночью, а днём – осмыслитель основ,
переводчик с известных «чирик» и «курлык»
на рифмованный птичий язык.

Отыскать за пределами смысла строку,
чтобы в рифму последнему слову – «ку-ку»;
суеверно считать. И читать по слогам
птичий грай, птичий гвалт, птичий гам.