Об авторе. 56 лет. Живет в Москве (Россия). "Цвет и Звук", книга стихов, Б.С.Г.-Пресс, 2007".

***

Испуганной испариной расщелин
Невольно возвращаясь в облака,
Один, в громадах каменных потерян,
Ручей, мечтающий – река,

Решится – и захлёбываясь звоном,
Горстями радуг в воздухе пыля,
Поводопадничав, рванёт с разгона
Поить цветущие поля,

Леса, луга, деревни, скот, заводы,
Сбирая дань окрестных мутных рек,
Приняв осадки, паводки, отходы,
Грузнея, замедляя бег,

Достигнет моря полным, гибким телом,
За годы одолевшим стыд и страх,
Мечтая не о счастьи в мире целом,
А лишь о детских берегах,

Где вечные, божественно-немые,
Земные облака пронзив насквозь,
Под воспалённым солнцем ледяные –
Вершины с жизнью врозь,

Где кончится круговорот рождений –
О чём ещё мечтать воде? –
О высоте, о чистоте, об испареньи,
И льде, и льде, и льде, и льде…

И. Бродскому

Как упавшие за ночь снега, слов навес на залипшие веки
оборвётся с конька – грани ночи и утра. Глотая парсеки,
обретённые было слова, от тебя отбывают навеки.

Будто вдруг засосал их – рыбёшек на нересте – водоворот,
будто чёрной дырой немоты проглотил их космический рот,
будто пущены красной зарёю, как сна пережиток, в расход.

Не начать подступающий день торжеством новорожденной строчки,
не гнездиться в постели с закрытыми, веком лаская кусочки,
не иначе как двигать с открытыми в общую из одиночки.

Где лукавые речи кнута призывают к отмене границ,
где присяга на верность подрезанным крыльям – обязанность птиц,
где лихие деды поднимают душок молодых верениц,

где, наращивая икроножные, гонит асфальт по двору
и поёт о пуховой перине и преданности топору
слава русского бройлерства. Там и стоять на ветру.


Садовник

Слова под утро не звучат.
Перо окутано туманом
И за ночь выдуманный сад
К рассвету кажется обманом.

Заснёшь – и в судорожном сне
Проходишь тем же садом млечным:
Вчерне срифмованный корсет
Мучительно небезупречен.

Свободным строфам чужд закон,
Плетенье строчек не упруго,
А лист, и почка, и бутон
Ещё чужие друг для друга

На стеблях встрёпанных кустов.
Рукой, воспитанной терпеньем,
Всех, ранящих шипами слов,
Собрав по утренним растеньям,

Бежишь с охапкою стиха,
Тяжёлою и непокорной,
Вновь открывать, что суть легка,
Когда смирится строгой формой,

А в поэтическую ткань
Растущего стихотворенья
Вплетается земная рань,
Добившаяся воплощенья.