"Живая Лента" на Чемпионате Балтии - 2013. Подборки, отмеченные членами Жюри Оргкомитета конкурса. Рекомендации Виктора Подлубного и Елены Гуляевой.
Сергей БОНДАРЮК (Стран-Ник), Анапа (Россия)
НЕБЫВАЛЬЩИНА
аэродинамическое
как на шагаловских полотнах
сверкая фиксой сквозь листву
летит по небу буйный кто-то
и матерится в синеву
его куда-то ветер гонит
в карманах весело гудит
дух родниково-самогонный
бурлит в прокуренной груди
поодаль шурин - переросток
четыре срока, знать - орёл
глазами ищет перекресток
тот, что судьбу и жизнь развёл
соседка мимо проплывает
как буй, пленительно стройна
мол, никого из них не знает
мол, чья-то мужнина жена
летят веснушчатые дети
над полем с сорною травой
бульдозерист по кличке «Йети»
наш агроном с утра кривой
бухгалтер хмурый с авторучкой
его невестка с молоком
корова ейная и сучка
с приблудным наглым кобельком
летят людишки над Рассеей
над подорожным дурачьём
печаль и смуту в душах сеют
и не жалеют ни о чём
летят над окоёмом рыжим
привычным курсом – в никуда
как лист фанеры над Парижем
как в Лету талая вода
уносит глину, растворяя
всё в первозданной синеве
к воротам призрачного рая
к тебе, о господи, к тебе
* * *
поддавшись присной турбулентности
транзитной авиа-души
в божественной многовалентности
святой при-земистой глуши
хмельной, но бритою субстанцией
я выпаду среди холмов
меж школой и метеостанцией
меж двух чулымских рукавов
сомну гречиху запылённую
у входа в позабытый рай
вдруг, не узнав меня – холёного
поднимет пес Антихрист лай
закурит «беломор» задумчиво
артельный сторож – Гавриил
и побегут дымки летучие
туда, где я при жизни жил
туда, где крыши почерневшие
торчат из высохшей травы
где только комары, да лешие
да тракт разбитый до Тувы
где баба Дуня с тётей Зиною
информбюро всея Руси
где три сосны у магазина и
в пруду заросшем – караси
там, под стрехою скособоченной
я рос упрямый, как пырей
там время дремлет у обочины
а дед Никифор - у дверей
там прошлое – в далеком будущем
за сотню вёрст, за той рекой
и блудный я, в джинсОвом рубище
и всепрощенье, и покой
Дом на краю
Последние
лучи света неторопливо скользят по корешкам потрёпанных книг -
по краешкам буйных миров, заточённых под слоем искусственной кожи,
и исчезают в углах, где что-то всегда происходит, но только не в этот миг,
а мгновением раньше, или мгновением позже.
Что-то такое бурлит бесконечно в чёрных провалах комнаты, но
я размышляю о вещном под звук темпоральной фуги.
Странное существо запрыгивает в распахнутое окно
и превращается в кошку. Гнётся зрачок упругий;
комната вздрагивает и повисает у края столешницы золотая пыль.
Или это овеществлённые мысли мои над бездной покачиваются, как каравеллы?
Странное нестабильное существо мурлычет, а когда солнце утрачивает свой пыл,
прячется в саду, где-то под омелой.
Шредингер ищет его, причитает «mein Gott» (мелодия крепнет, звучит отчётливей и быстрей).
Леонардо рисует восьмерку рукой, пролетая на деревянном геликоптЕре.
Словно тысячи выпущенных кем-то огненных стрел
летят облака, и небо, воздав всем смертным огня по вере,
темнеет (будто захлопнулась крышка исполинского ящика). Я никуда не спешу,
курю, исподтишка наблюдая за нервной, испуганной стрелкой
часов, пью Tempranillo и что-то такое пишу -
может не глупое, но какое-то мелкое
в сравнении с этим весенним вечером, терпким привкусом молодого вина,
ощущением жизни, ветром и басовитым рокотом сущего.
Альберт и Хью улыбаются мне, сметают крошки с вытертого сукна
и бросают во тьму кусочки грядущего.
Вьётся над крышей дома золотая пыль, свивается в созвездия - плывет в девяти ветрах,
укрывает иссохшую землю, заметает тропинки Гефсиманского сада.
Альберт и Хью выходят из-за стола и стол превращается в прах.
Весь мир за окном превращается в прах.
И только довольный Шредингер с мяучащей кошкой в руках
сидит на краю, прикрываясь зонтиком от звездопада...
