Из тех, кто не попал в плей-офф. И за тех. А я бы их не пропустил. В смысле, взял бы обязательно... (О конкурсной подборке Анны ГЕРАСКИНОЙ)

Владимир Гутковский

Письма с этого света

Имя я запомнил сразу. Ну, как запомнил?

Что зовут Анна (Аня, значит), это точно. И фамилия как-то на «А».

Оказалось – Гераскина.

Такое.

На фото молодая, с виду красивая и благополучная женщина (это «благополучная» с виду, а красивая без всяких оговорок) на фоне паркового пейзажа.

А, может, и кладбищенского.

«После прогулок моих утомясь, я опираюсь на урну …» (К. П.).

И стихи запомнил сразу и прочно – два плюса в обзоре.

Подборку «Слушайся старших» (хотя не могу сказать, что название особо внятное).

Почему запомнил? Так моя тема.

Я даже хотел эти заметки озаглавить своей строчкой «… у толстой стены, отделяющей рай от ада …».

Это тема тотального отчаяния, ощущений человека, стоящего у края и на краю.

Долго стоящего. Всю жизнь.

И после смерти.

Конечно, читать это невыносимо больно, мучительно.

А жить так?

Первое стихотворение «НИИскреннее». 

Правда, игровое название здесь, может, и ни к чему.

А, может, эта ирония просто самодельная анестезия от невыносимой муки.

Когда беспредельным отчаянием пропитана вся окружающая действительность.

И сколько людей испытывает его.

Кто от бесконечной нужды, кто от возраста и болезней.

Оно проглядывает за вымученными улыбками, оно слышится за громкими фразами и эффектными остротами.

Стоит подойти поближе, заглянуть в глаза.

Беспросвет.

У Надежды целый день навыворот, наизнанку.
У нее дела не ладятся спозаранку

У Надежды руки белые от крахмала –
Как же много нужно ей, как же мало!

Почему так невыносимо?

Маменька, погляди-ка, в спине ли нож?

Жить с ножом в спине, как это знакомо.

Тем более пристроенным туда собственными руками.

Я его посеяла. Прорядила.
А собрать по осени позабыла.

Ничего, уже почти не беспокоит.

У Надежды кот плешивый да сон паршивый.
Снится, что с сантехником согрешила.

Это из редких радостей.

Жизнь по кругу, жизнь беличье колесо.

Попросила Вышего о прощении,
И пошла работать в свое НИИ.

Лаборанткой, маменька.
Старшей, папенька, в отделении.
Самой главною да по щучьему по велению.

Даже к такой карьере можно притерпеться.

Хочется, да не получается.

У нее и обед остыл, и отдел постыл.

Господи, ты ее пораньше бы отпустил...

Господь кто-кто, но не садюга.

Отпустит!

Вы, конечно, обратили внимание на имя героини.

Как обстоят дела у двух ее товарок и думать не хочется.

Следующий текст «Света под снегом».

Казалось бы, можно ли еще пронзительней.

Можно.

Продолжение темы.

Когда единственным выходом из земного ада мнится рай небесный.

«Я для себя все же выпрошу место у толстой стены, отделяющей рай от ада …» (В. Г.)

Но желанный рай оборачивается всего лишь чистилищем.

Чистилищем, не очищающим и не спасающим душу.

Знаем, соприкасались. «Две недели в раю» посмотрите (того же автора В. Г.).

Герой стихотворения еще один из «наших».

Который ходил, ходил под Богом, к Богу и попал.

Уходил купаться и канул в Лету...

А что там?

«Я пишу тебе с того света.
Вернее для тебя он «тот», для меня он «этот»…»

Полная оборотка. Все тот же беспросвет.

У предыдущей Надежды « … нет надежды и нет спасения…».

У безымянного героя « тут одни воскресения. От покойников нет покоя. От радости нет спасения…».

Лучше?

Все та же суета, бессмысленная суета вокруг.

У Алены Бабанской «нелетальные ангелы».

У Анны Гераскиной «вокруг херувимы – господни куры».

Тоже не высокого полета птицы.

Сведения подтвержденые уже из двух источников, однако!

Но есть еще Света, потеряный свет.

Безвозвратно утерянный шанс.

Безвозвратно?

«Света, как же мы косоглазы, как же мы косороги,
Косноязычны, косматы…»

(«…Какие мы, Янка, болванские идиоты, какие мы кретинские дураки!

– это уже голос А. Л. П. вплетается).

Но …

Я увернусь…

(В смысле, вернусь).

Я куплю нам январь на память.
В холоде мягче стелить и не страшно падать.
Снегом пройду, и прилягу тихонько с краю.
И когда ты – засыпаешь.
Я тебя – засыпаю.

Лирическое завершение пронизывающее насквозь.

Завершающее стихотворение подборки «До свадьбы заживет».

Тут вроде бы понятно.

«Ситуация патовая. Ситуация аховая…»
«…. под ребрами горячо.
Кажется, ты изувечен, кажется, обречен…»

Но куда уже дальше нагнетать.

Попробуем поболтать, заболтать, поботать чуть ли не по фене

«Чё?...».
«Ты ушами хлопай, глазами лупай,
Притворяйся трупом. Нарваться – глупо…»

«Группируйся …! Береги печенку…»

Но привкус настоящего горя-беды никуда не денется.

Разве что станет чуть приглушенней.

А сам человек сделает выводы. Какие-никакие.

«Будь умнее, друг...»

«Не люби нечестных, не тронь болтливых.
Не ходи до ночи дорожками у залива,
Не корми досужих до мелких сплетен проворных чаек…»

(И опять другие строчки других – И. Е. – вспоминаются:

«Обходить за милю скифа или сармата,
не дразнить варяга и не замать атлета,
чтоб, озлясь, не бросил в спину: «А ты сама-то,
кто такая?» Я-то? Господи, нет ответа…»).

Самое время вспомнить о гордости, о ее спасительном женском начале.

« … гордость, по сути – женского рода. Считай что баба.
Так люби ее.
Так храни ее.
Так имей ее.
Знать куда бы...»

Хм.

Гордыня, гордость, горечь.

Последний текст мне кажется менее цельным в целом.

Но первые два не отпускают.

Откуда Анна Гераскина знает все это?

Скажете, стилизация.

А, может, просто поэт?

(И еще и прозаик. Название рассказа, с которым она стала лауреатом премии «Дебют», «Я тебя не слышу» вам ни о чем не говорит?).

В. Г.