Живет в Новосибирске (Россия).
АССОРТИ
Карандаш
Марая мягким грифелем
любой пустой клочок,
небрежно вирши пишет
огрызок-простачок.
На свежий слог не жадина,
знаток редчайших слов,
заточенный на правду,
съязвить всегда готов.
Ядрёно, крепко, слаженно
мы дружим с детских лет.
А прочим знать не важно,
кто более поэт.
Речка быстрая...
Речка быстрая точит бережок.
Вдаль по ней уплыл на войну дружок.
С той поры о нём нет ни весточки.
Всё темнее взор у невестушки.
Ходит девица за околицу,
Словно ивушка к речке клонится
Там, где день-деньской плачет иволга,
А всю ноченьку соловьи поют.
Просит ласково быстру реченьку:
«Ты верни дружка мне сердечного!..»
Вторит реченька девичьи слова
И внимает ей одолень-трава.
В заговоренной паренёк броне
Не падёт в бою, не сгорит в огне.
Чёрный ворон зря не кружи над ним,
Приплывёт назад гоголь, невредим.
С ладой встретится за околицей,
Там, где ивушки к речке клонятся
И где день-деньской плачет иволга,
А всю ноченьку соловьи поют…
Внутренний образ внешнего мира
Через зеницу пытливого ока
телепортирует внутрь извне
узкий пучок светового потока
и на глазном отражается дне.
В лоб через линзу зрачка освещённый,
каждым лучом упиваясь вельми,
зрительный нерв, в первый раз раздражённый,
только лишь свет отделяет от тьмы.
С первого взгляда ещё не понятно
новорождённой ячейке земной,
что означают различные пятна
цветом и формой и величиной.
Сложатся чёрточки в образ единый,
Если, сканируя плоскость картин,
каждой иконке присваивать имя,
и как живым оперировать им.
Следом подключится воображенье,
чтоб постепенно, а может быть вдруг,
внешние формы связать с ощущеньем,
тем, что дают осязанье и слух.
Необъяснимо, волшебно, как в сказке,
с каждым открытием новым плотней,
через раскрытые детские глазки
мозг наполняется миром людей.
Внове по-прежнему, хоть по старинке,
в каждую чёрточку, родинку, прыщ…
в глазки живые и глазки в картинке
пальчиком тыча, их помнит малыш.
Словно из кубиков маленьких самых
строится образ, под «баю-баю».
Так узнаёт крошка папу и маму…
лампочку, носик и… соску свою.
Звуки и цвет получив из эфира,
в полной красе предстаёт, как живой,
внутренний образ реального мира –
общий для всех, но для каждого свой.
Физикохимия нервных процессов
не прекращается даже во сне –
вещий итог раздражающих стрессов
светотеней поглощённых извне.
Вы не задумывались? – Почему-то,
при генерации новых идей,
мозга живого белковый компьютер
фору даёт электронике всей!
Через портал визуальных контактов
волей судеб совершив переход,
образ, увиденный где-то когда-то,
жизнью своей в новом мире живёт.
Трезво разумен, изящен и гибок
И по родному понятно простой,
внутренний мир полон глупых ошибок,
несовпадений с реальной средой.
Полнится знаний колодец по капле.
В дебете слабом себя лишь вини.
Если вслепую наступишь на грабли,
внутренний голос воскликнет: «Они!..»
Переменяться напрасно пытаться,
прежнюю жизнь называя игрой,
и, с ликвидацией всех декораций,
внутренний мир загружая другой:
реку речей без конца, без начала,
глупую ложь и красивую лесть,
не пропуская сквозь правды лекало,
а принимая такими, как есть.
Немощи плоти и духа томленья
разум смутят и предложат стократ
каждое мнений несовпаденье
истолковать как неправильный взгляд.
Память безжалостно режет на части
переплетенье сюжетов и тем.
Боль и напасти стирают как ластик
то, что не хочется видеть совсем.
Многие к старости подслеповаты:
контуры смутны и краски не те…
Образов, запечатленных когда-то,
хватит для жизни во всей полноте.
Ориентиры меняют обличье,
делаясь, старясь, не так хороши,
и с каждым взглядом всё больше отличий
внешнего мира от мира души,
где ноги в горку упруго, упрямо
сами бегут по траве босиком,
где молодая красивая мама
пахнет лавандою и молоком…
Память подчас начинает лукавить,
тех ретушируя, с кем не знаком.
Можно шутя даже Бога представить
мудрым, слегка озорным стариком.
Сквозь пелену незабвенных событий
светит не этот, а тот уже свет,
и перед Вечностью векам прикрытым
ясно как день видны те, кого нет.
Густо тушуется чёрною краской
мир уплывающих в царство теней…
В люльке малыш трёт наивные глазки –
свет ненаглядный увидеть ясней.
