Живет в Астане (Казахстан).

В БАХИЛАХ


После "рая"

Я был богом в то время, в том месте,
что на скорую руку слепил.
Я в библейском участвуя квесте,
только зрячего сделал слепым.
Из - тельца золотого - копыта
пил гвоздями заваренный чай.
А у мамы разбито корыто.
"Я разбил его, мам. Не серчай".
Я ломал длинноногие бюсты
о ребро, чтобы бесов крушить.
И запрятал в хрустальную люстру
свой последний осколок души.

А в уютных постелях детишки
смотрят сны, где у них есть отец.

Мне не спится под облачной крышей,
нет других для меня больше мест.
И в гробах перевернуты предки,
близко лодку качает вода.

"Эй, прохожий, не жмись на монетку!
Хоть за честность, прохожий, подай".

* * *

Полицейские машины
поют серенады
припозднившимся забулдыгам
и паре воров.
А в карете скорой помощи
режутся в нарды
в ожидании пациента...
А он у ворот.

Я увидел,
как он вышел в окно на четвертом,
посмотрел на небо с грустью
и обратно вошел.
Нет,
любовь нам не шампанское, розы и торты,
а отчаянное смирение
и что-то еще.

Это
одно голое сердце,
раны открыты,
поцелуев ветер
копья разлук колосит.
Это удары Бетховена – за "Риоритой",
запах локона любимой
перед взмахом косы.

Это то,
от чего я отступился позорно.
Соловья и розу
на шиковый пшик променял.
Полицейские!
Отпустите пьяницу с вором.
Если брезгует Бог -
вы
распните меня.

Бахилы

Ну, слава Богу, есть монетка и теперь
в руке с бахилами заветный коробок.
По коридору и направо эта дверь -
Семерка косо (не косой!) легла на бок.

Перед палатой помолился и надел
улыбку бодрую - нашел под бородой.
И веря взгляду самой мертвой из надежд,
ее представил вновь красивой, молодой.

За дверью пусто. И прокрустова кровать
капкан ячеистый готовит до поры.
А красноглазый врач, стараясь не хромать,
лишь головой качая, двинулся к другим...

Улыбкой жалкой спазмы в горле затянув,
не выбираешь по дороге мест сухих.
И улыбаются прохожие тому,
как ты, скользя, идешь, смешных не сняв бахил.