Живет в Казани (Россия).

ВОЗРОЖДЕНИЕ


В Казани столько не живут

Ведь самый лучший пациент,
Который больше не приходит.

А мне совсем немного лет,
И я одет не по погоде,
Стою в подземном переходе,
В ушах гремит «The grateful dead»,
В руке сжимаю пистолет.

Бомжи синюшные снуют,
На улице колдует осень.
Вчера мне было 28,
В Казани столько не живут.

Забили Радика в подъезде,
Лежит среди багровых роз.
Богдана стукнул передоз,
Все встретимся в условном месте.
Загрызла Алика саркома,
Всё слышу этот тяжкий стон
И крик отца в день похорон.
Зачем такое мне знакомо?

Я 8 раз с иглы слезал,
Встал на учет в психдиспансере.
Жаль мать в меня уже не верит,
Она свои закрыла двери,
Когда ее я обокрал.
Я помню, как она в слезах
В приволжском РУВД дрожала.
Я не хотел смотреть в глаза,
Ее печальные глаза,
Ее красивые глаза.

Мне будет целой жизни мало,
Чтоб все успеть вернуть назад.

Я обезумевший стою,
Ведь каждый раз тоска все злее
Морочит голову мою,
Лишь день живу, а шесть болею.
Так одиноко на краю.

Я для кого-то приготовил
Из экспансивных пуль букет.
Стреляет громко пистолет.
Пусть злобу смоет дождь из крови.

Неоновый дурманит свет…

Лежу в подземном переходе…

А самый лучший пациент,
Который больше не приходит…


Заходит доктор в кабинет.

* * *

Ты смотришь в черно-белое окно...

                      Артур Декабристов

Ты смотришь в черно-белое окно,
А я брожу средь темных кипарисов,
И вспоминаю, как давным-давно,
С тобою мы гуляли по Парижу.
Как пили андалузское вино,
Нашли Ван Гога на блошином рынке.
Ты смотришь в одинокое окно,
А я, который год лежу в Алтынке…

Я провалюсь в цветной колодец сна,
Отправлюсь к морю на ночном трамвае.
И загляну в наш персиковый сад,
В котором никогда мы не бывали.
Зайду домой. Допью один вино.
Открою газ. Вскарабкаюсь на крышу.
Ты смотришь на горящее окно,
А я бреду по звездному Парижу…

Росой покрылась желтая трава,
За окнами хозяйничает осень.
Купив билет на призрачный трамвай,
Ко мне сегодня ты приедешь в гости.
В окно заглянет пламенный рассвет,
Разбудит шелест шелкового платья,
И я увижу рваный силуэт,
Скользящий тихо по моей палате.

Хорошая смерть

На сломанном автобусе я ехал до дома.
От меня пахло потом и Пако Рабанном.
Многое из того, что я видел, было знакомо,
Но в целом, мне все было по барабану.

Беременная монахиня зашла в автобус,
Улыбнулась лукаво и распустила волосы.
Спросила, нет ли у меня золота девятисотой пробы.
Я мотнул головой и посмотрел на нее косо.

Из кабины водителя вышел мальчишка,
Приблизился и высыпал мне на колени патроны.
Потом вынул из кармана кулек с вишней
И предложил зачем-то попробовать.

«Help yourself», - гортанно сказал он мне.
Я съел несколько штук и проглотил косточки.
Раскашлялся… В это время зашли трое парней,
Один разбил бутылку, сделав розочку.

Я вспомнил: в кармане моей куртки лежит намбу,
Приобретенный весной у Гумара на выселках.
Я быстро сообразил, что к чему,
И вогнав магазин в рукоятку, выстрелил.

Оставив пробоины на теле каждого,
Я задумался над тем, что вообще происходит.
В это время подсела какая-то алкашка
И прогундосила, что врач уже на подходе.

И тут мне захотелось дочитать книгу:
«Я – либертин» Фредерика Уинга.
Но идея отхлынула из-за истошного крика,
Из кабины водитель заорал: «Бинго!»

Ко мне подбежал тот же самый мальчишка,
По щекам его катились свинцовые слезы.
Помню острую боль!!! Слепящие вспышки!!!
И стеклянный голос проскрежетавший: «Поздно».

Я вышел из автобуса и поспешил домой.
Очень скоро осознал, что совсем потерялся.
На висячем мосту мне повстречался постовой,
Он отдал мне честь и бессовестно рассмеялся.

А к горлу, как зверь, подступила тошнота.
Но именно сейчас я всё понял чётко,
Что мне нужно достать пентобарбитал,
Пока ночь не закрасила всё чёрным.

Заиграло пианино – оно звучало, как дождь,
Обстреливающий город звонкой картечью.
Меня охватила приятная дрожь…
Потом пошел дождь… и он уже длился вечность…