Живет в Москве (Россия).
БЕЛАЯ ПОДБОРКА
Поющая трость
Я мою тапки на краю Вселенной,
читаю Канта по губам фанатов.
Заложник песен - мой язык сутяжный,
заложник мыслей - сумасбродный мозг.
Я стала тростью каждому слепому
и костылём для каждого хромого,
осиновым колом могла казаться,
но стала тростью и боюсь огня.
Трескучим пленом манит поднебесье -
упругим звуком вяло отзываюсь;
земля болит - пытливыми ногами
захожена насквозь и поперёк.
Меня ведут, хватая под затылок
/любой руке доступное злодейство,
а песню поменять ей не под силу/ -
рождённая упрямством, я могу
плясать по пяткам, измерять асфальты,
и Канта прочитать в губах фанатов,
пока меня не вынесли за скобки:
/Решила тростью? Полезай в огонь/.
Февраль:
Порывисто облизывает щёки,
частит метелью. Кружевами окна -
крест-накрест. И наряд срывает с силой,
разыгрывая драму каждым вздохом.
Начало года - кризис малых жанров -
вот-вот надломит наст непостоянство.
А бесы тащат рёбра по сугробам
и волны оставляют за собою.
Он с превосходством чмокает над ухом,
бессрочно облепляя капюшоны.
Сумятятся вороны и кликуши,
осанне подвывают провода.
Предчувствием наполнен скользкий воздух
и серым упиваются трамваи,
посипливая утренним трамвальто:
"Да-бу-дет-жи-ззззнь". Ну а пока - февраль.
Тоже
У весны не всегда получается быстро...
Этой женщине вновь выпадает дорога,
дом казённый, страдания, белый халат.
А распятый язык завещает: на камни
разбивать не завещанный ей Вавилон,
где подрядчик-мессия - всегда шарлатан.
Отмеряет две тысячи лет этот камень.
За февральское небо он продал бы душу,
да погиб в январе. Мертвым нечем платить.
Все котлы - в переплавку - корявая память -
чуть мерцает вдали огоньком сигаретки.
Февраль - это тоже про плакать.
