Живет в г. Нью-Хэмпшир (США). Визитная карточка участника.
* * *
Желудёвый человечек –
он построен был навечно
так давно.
Осень. Солнце. Папа рядом.
Сень Михайловского сада.
Выходной.
Желудей полно в карманах:
-Посмотри скорее, мама –
урожай!..
Серу спичкам обломали,
аккуратно подровняли –
не хромай.
Желудёвый человечек,
он был вечен и беспечен,
как и я.
Но с тех пор промчались годы
овзросляющей погоды
жития.
Потерялись мама с папой –
как смахнул их кто-то лапой...
где они?
Человечек вечный детства,
если будешь по соседству –
позвони!
* * *
Готово свежее вино.
Изъята пьяная черешня.
В бутыль тяжёлую на дно
стекает лето струйкой нежной.
А ветер колок, норовист,
про холода вещает едко.
И за окном последний лист
натужно держится за ветку.
И нужно б трезвой быть к зиме,
но манит пьяная черешня...
К поблёкшей ягоде во тьме
сорвётся память-пересмешник.
Дурманным сладким миражом
июль по кухне заклубится.
Мы вновь окажемся вдвоём
на недописанной странице.
Погаснет жаркая заря,
замрёт медлительное танго.
И грязь со святостью суля,
нас гонг поманит в воды Ганга.
Плеснёт у самых ног река,
одежд докучливая ноша
слетит легко, как шелуха...
Вода коснётся чуткой кожи...
Bернётся мантра «до-ре-мы»,
и из архивов счастья время
просыпет летние мгновенья...
За три минуты до зимы.
* * *
Наслаивался цвет – горчичный на зелёный,
пурпурный синевой немного отливал.
Менялся силуэт худеющего клёна,
вздымался поутру хандры девятый вал.
И деревянных лет круги темнели мокро
на очень старом пне в растрёпанном саду.
И дом смотрел на мир сквозь вымытые стёкла,
мечтая улететь на юг. И стайки дум
скакали по земле, смешавшись с воробьями,
и пили свежий дождь из лужи не спеша.
Садовник-ветер мёл труху под тополями
прозрачною метлой. Озябшая душа,
накинув мягкий плед, молилась ли стихами,
молитву ль нараспев читала, как стихи,
на странном языке. Слова огнём вскипали -
и таяли, как снег, коснувшийся щеки.
Вздыхая сквозняком из подоконной ниши,
дом слушал, а к рассвету смежил шторы век
в каморке наверху, под самой-самой крышей,
где осенью болел хозяин-человек.
И мир поплыл во тьму, качаясь чуть заметно, -
похожей на ковчег медлительной ладьёй.
Грустили мысли всех скучающих по лету,
спелёнутых тоски промозглой простынёй.
И миру снился сон – менялись все константы,
срывались кольца лет - легко, как береста.
И старый пень в саду очнулся в новом марте,
чтоб выпростать ладонь зелёного листа.
