Имя автора конкурсной подборки будет объявлено 6 июня 2016 года в итоговом протоколе конкурса.

ПЯТИСТОПНЫЕ ЯМБЫ

Скульптура

Есть опыт немоты – и целых нот
Годами тишина в аппликатуре:
Так звук мертворождён в немом кино
И мрамор обречён молчать в скульптуре.

Ему б полоску света – взгляд извне
Стекал бы по изгибу шеи длинной
Вглубь мраморной зимы, где вечный снег
Сверкает в перьях белого павлина.

Там образы, изящность вещества
Рождают в камне страсть к метаморфозам,
И проступают торс и голова
В однажды навсегда застывших позах.

Всего-то и припасть к щеке резцом,
Снять рашпилем со лба весь спилок лишний,
Чтоб потеплело бледное лицо,
Чтоб губы соком напитались вишни.

Но со станка*, как первый шаг с котурн
В реальность, что способна на любое:
Не всякому – на свет, в культур-мультур;
Среди скульптур не все с такой судьбою.

Есть у музеев свой кромешный ад –
Запасники. Шедевры там, невинны,
Завёрнутые в целлофан стоят,
В наброшенных, как к казни, мешковинах.

Мрак, влажность, перепад температур...
Раз в день в подвал спускается, не чаще,
Смотритель. Он бросает в сад скульптур
Случайный взгляд – и это ли не счастье?


Манекен

Он – тот же человек, но будто ластиком
Небрежно стёрты на лице черты;
В его витринных позах – ступор пластика
И безучастность твёрдой наготы.

Не Homo Legens и не Homo Habilis,
Но денег не попросит, и на спор
Не отличит из двух каналов кабельных,
Где про здоровый секс, а где про спорт.

Не возвести бы на него напраслину:
Он глух – чем не Бетховен наших дней?
Он нем, при том что не немей Герасима,
Да и Муму, скорей всего, верней.

Он отдан миру, хоть поведать нечего,
Он как трибун, в толпе всегда один.
Я выберусь к витрине как-то вечером.
Мы клуб двух одиночеств создадим.

Дай руку мне. В стекле потусторонними,
Прозрачно отражаясь и слезясь,
Не так, когда под музыку хоронят,
Вздохнём. Не говори, что вам нельзя.

Ведь как тебя? Джим, Диоген, Писториус
(Тебе он ближе, снизу до колен) –
Ты поделись со мной своей историей.
Не говори: тебе сегодня лень.

Спроси меня о чём-нибудь, о ком-нибудь?
Давай с тобой трепаться до зари,
Поскольку я вернусь домой и в комнате
Опять мне не с кем будет говорить.

Ты всё же человек, но то что, видимо,
Других умеешь слушать – добрый знак.
И если мы опять с тобой увидимся –
Не говори, что сразу не узнал.


От холода, лицом прильнувши к льдине **

Остаться в тёмной стороне стиха,
Где стынет, продолжая затихать,
Строки последней леденящий крик
Сквозь немоту. И сколько глаз ни три –
Одеты звуки в чёрные меха.

Теням их длинным падать далеко
В изгиб реки, ползущей червяком
Меж двух глаголов, – и живым, и мёртвым
Здесь всё равно, кого считать замёрзшим
В сюжетах под ландшафт де Кирико.

Здесь рифм кремень и ритма валуны,
Поэтика, чьим овеществлены
Молчанием льдов аспидных просторы, –
Безмолвие грядущего, в котором
Все прежние стихи растворены.

Пространства в жанре нежилых ведут –
В их перспективах никого не ждут,
Внутри реки черновики, как рыбы
Застывшие, и здесь не пишут, ибо
Написано забвенье на роду.

Но путнику, попавшему сюда, –
Лишь сделать шаг, который, как вода
Живая для оглохших истуканов:
И под подошвой слог, как залп нагана.
Вслед камнепадом – новых строк гряда.

Никто не скажет, отчего ты здесь?
Тьма впереди, не посылая весть
О том, что ты когда-то будешь нужен, –
Гигантский шрифт: то шире он, то уже.
Уже воронкой. В ней исчезнешь весь.

____________________
* Скульптуры мастер лепит на вращающихся подставках – станках
** Данте, «Божественная комедия. Ад.», Песня XXXII
Перевод Дмитрия Мина (1844 г.)