Стихотворения, предложенные в ТОП-10 "6-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии - 2017" членом Жюри конкурса. Лучшие 10 стихотворений Чемпионата Балтии будут объявлены Оргкомитетом 6 июня 2017 года.
1 место
Александр Ланин, Франкфурт-на-Майне (Германия)
Убийцы
В "Антологии величайших убийц" издательства "Аст"
Под знойной обложкой с черепом и костями
На восьмой странице Пушкин по кличке "Ас".
Портрет обрамлён бакенбардами как свежими новостями:
"У жертвы прострелена верхняя конечность..."
"Покушение на убийство свояка..."
Не каждый знает, как отправиться в вечность
По статье сто пятой УК.
Корабль подходит к заледеневшей пристани.
Кончики парусов нервно подёргивает бриз.
С кем он пил? С декабристами?
Которые верили в декабризм?
Впрочем, с кем бы он там ни приятельствовал,
Не ушёл бы от электрического стула или укола,
Несмотря на то, что отягчающим обстоятельствам
Предпочитал глаголы,
Потому что по соседнему развороту,
Щурясь от света и от похмелья дрожа,
Пробирается Андрей Семёнович Кротов,
Зарезавший собутыльника с применением кухонного ножа.
Вместо признания, вместо призвания,
Вместо права самому выстроить себе эшафот
Ему достались три класса образования
И пуля в затылок, а не в живот.
Корабль швартуется чуть дальше, чем надо,
Проламывает снежный наст.
Пушкин и Кротов причалены рядом -
В антологии издательства "Аст".
Время необратимо, как нобелевка для Дилана,
Линейно, как мат при помощи двух ладей.
История всех рассудит.
И она рассудила бы,
Если бы не присяжные, набранные из людей.
2 место
Анонимная подборка 281
Морская фигура
Сонечка вышла за Колю-слесаря.
Хоть и еврей, говорит – болгарин.
А у Натальи Фалесовны –
сына арестовали.
Чего арестовывать, воет Наталья.
Он коммунист, у него медали.
Жили как жили, в общем-то не игристо.
Сняли колечко – купили риса.
Никакой он, граждане, не кулак.
За что его – так?
Граждане молча слушают.
Врёт она всё, заслуживает.
Маслят Наталью оливками глаз.
Море волнуется.
Раз.
3 место
Анонимная подборка 324
Старые фотографии
1.
Лестница. Сумрак блеснул переглядом
двери двойной.
Кто эти двое, застывшие рядом
перед войной?
... женщина. письма, лежащие горкой.
прежняя жизнь.
кто-то за краем – перчатка, георгий,
шапка, кажись.
замер в окне ветерок-перезимок.
темь по углам.
Комнату делит разорванный снимок
напополам.
2.
Несколько слов конверточно.
Бархатки, вензеля.
Клёны сдают поветочно
Жёлтые кителя.
Воздух от пепла тесный.
Между стволов – зола.
Прочее – на небесный
Осень перевела.
3.
облака вдоль обители
разбрелись за края.
два лица в проявителе.
папа, мама и я.
сняты наспех, не жанрово.
ниже лиц – полоса.
молча каждому заново
закрываю глаза.
4 место
Майя Шварцман, Гент (Бельгия)
* * *
бабушке
Вот, говорит, смотри, тут в комоде пачка
грамот, я сохранила, хотя по правде
лучше б муки давали, пусть не калачной,
где уж, а для баланды хоть на заправку.
Так у меня б не померло сразу двое.
Здесь, говорит, под донышком тайный ящик,
справка, что не виновен. Ведь нам покою
не было от шнырявших кругом, косящих.
Фридрих расходную книгу вел по-немецки,
так и её подмели: на расстрел, сказали,
хватит с лихвой австрияку. Потом кузнец-то
передо мной винился. Ему кирзами
премию дали за зоркость, а тоже сгинул.
Брат разыскал меня: это письмо, пожалуй,
в сорок восьмом пришло, с беглым лезгином.
Я даже брать боялась. Такой поджарый
помню, он был, угрюмый, болел утробой
да на восток молился, а только Грету
всё же увёл мою, и пропали оба.
Он-то в папахе письмо и привёз в то лето,
видишь, храню, а писано было сразу
после войны; надеялся Курт обратно
вызволить нас. Конвертик я пуще глазу
прятала, в кадке с солью, ведь я про брата
слова не проронила. В комендатуре
я отмечалась до пятьдесят шестого,
а не сказала. Сразу бы притянули.
Всё, говорит, запомни и дай мне слово,
что не забудешь: вот тут ключи запасные,
здесь, на пристеночке, пальцем легко нащупать,
а незаметно. Домыкаю до весны ли,
трудно сказать, да ты погоди, не хлюпай;
денег вот здесь немного, а тут в мешочке
чистое всё: покрывало, платок с каймою,
платье и метрика. Вы уж не опорочьте,
если однажды дверь, говорит, не открою.
5 место
Ирина Ремизова, Кишинёв (Молдова)
Расчеловечение
1.
Иногда рабочих рук не хватает и там.
Тушу времени: шкуру, ошметки жил,
кости, мясо, внутренности – по сортам,
как положено, служащий разложил.
Кто-то давится, кто-то визжит: «Еда!»,
кто-то впрок, не жуя, набивает рот...
Что ты будешь обгладывать в день, когда
Он табличку на клетке твоей прочтёт?
2.
В человеческой клетке твоей, как везде, бедлам:
сквозь решетку заброшенный мусор, объедки – хлам,
переросший тебя самого. Ты на всех рычишь,
кто к нему приближается, злая от страха мышь –
это жизнь твоя, пепла и ветоши полведра.
Он глядит в глаза, и ты узнаёшь – пора.
3.
Надевают ошейник, и щелкает карабин.
Длинный сон поводка ненавязчив и невесом –
птичьи лапки по крыше и стук дождевых дробин
уговаривают – поработай немного псом.
Приучайся к свободе, разучивай по складам
немудрёные правила: место, барьер, ко мне,
потому что пугающее: «Аз воздам!» -
это просто ладонь на усталой твоей спине.
Скоро нитку отвяжут, и гелиевый прибой
понесёт тебя, Шарик воздушный, куда-то вспять
человеческому: любить – окружать собой...
Любить – вместо себя стать.
4.
Холоден и горяч,
не человек – трава,
лёгкий небесный мяч –
переступи-слова.
Под колокольный гуд
стражники – да не те –
бережно подведут
за руки к темноте,
и разомкнется свод,
грянет над головой –
под ноги упадёт
панцирь скудельный твой.
Вот ты дитя, потом –
просто детёныш, вот
белым бежишь мостом,
тыкаешься в живот,
падаешь и встаёшь –
ты и уже не ты –
выбравшись из мерёж,
сброшенных с высоты.
5.
Он берёт тебя за руку,
которой как будто нет,
поворачивает ладонью вверх,
дует на ранку –
и зажигает свет.
6 - 10 места
Анастасия Винокурова, Нюрнберг (Германия)
* * *
Воздух полон упрёков: «Мы же одни на свете!..»
Ты ведь знал, что отец мой – ветер, и мать моя – ветер,
что подобных отвергнет река, и земля не вскормит,
сколько б я ни сидела, напрасно пуская корни.
Ты же видел, куда смотрел, – так какого чёрта
удивляться тому, что однажды я стала мёртвой,
не сумев отдышаться под толстой гранитной глыбой.
Не жалей, не гневи небеса – это просто выбор.
Об одном лишь прошу, уходя от тебя с повинной:
не отдай меня тем, что засыпят песком и глиной.
Дай в закатном огне напоследок взмахнуть крылами,
потому что отец мой – пламя, и мать моя – пламя.
Надя Делаланд, Москва (Россия)
* * *
Ляжешь, бывало, днем, до того устанешь,
под двумя одеялами и под тремя котами,
на большом сквозняке закрывая правое ухо,
так и спишь – то девочка, то старуха.
За окном дожди умножают собою жалость
вон того листа и медленно окружают
бомжеватый дом, в котором ты засыпаешь
под тремя одеялами и четырьмя котами.
И когда последний лист упадет на землю,
разойдутся все прохожие ротозеи,
под пятью одеялами и десятью котами
ты заснешь так сильно, что спать уже перестанешь.
Майя Шварцман, Гент (Бельгия)
* * *
Не отзывайся, если позову.
И я на пересвист манка не двинусь
из дома, что во сне и наяву
неспешно превратился в домовину,
не сдамся на голосовой подлог,
когда зальётся соловей в черешнях,
затягивая в сеть своих морок.
Ведь это веселится пересмешник.
Под крышкой крыши зиму зимовать.
Оцепенев, в ушко иголки вдеться,
нырнуть в канву, ступать стежками вспять –
куда течет река, впадая в детство,
сквозь жизни истончившейся плеву,
по тёмному течению с развальцей.
Не отзывайся, если позову.
А я не позову. Не отзывайся.
Сергей Черсков, Донской (Россия)
Дальней дорогой
Дальней дорогой сшиваются города.
Спит на переднем сиденье моя родная.
То, что – моя — родная, – она не знает.
И не узнает, конечно же, никогда.
Зашевелилась — проснулась. Поговорить
Хочется с ней: до разлуки доедем скоро...
Ну, котелок мой дырявый, давай вари,
Выдумай тему для свежего разговора!
В мире, наверное, нет дурака глупей.
Тщетно ищу интеллект пятернёй в затылке.
Вдруг она обернулась и:
— На, попей.
Я говорю:
— Давай.
И беру бутылку.
Мне бы на море, я не был там никогда.
Пусть мне приснится, как волны ласкают кожу.
Пусть мне приснится, что мы не разлей вода.
Не разливай нас по разным стаканам, боже.
Виктория Кольцевая, Ровно (Украина)
* * *
Вначале были негативы слов,
рентгеновские пленки сочленений,
проявленный крупнозернистый слой
просвета под корундовой иглой,
записанный на ребрах и коленях
запретный искушающий мотив
задолго до всего, до первой ночи,
седьмого дня, учений подзамочных.
Вот, кажется, и весь аперитив.
И не с кем было пить и говорить.
В солоноватом воздухе пустыни
кипел санскрит и разводил иврит
очаг неугасимый на холстине,
кадящий по углам курной избы
в порядке исключения и чуда.
Один мотив навязчивый подспудно
вибрировал на кончике судьбы.
И вечер был, и было много дней,
и диск земной вращался как пластинка.
Состаришься, не веря, фарисей,
в тождественность запиленного снимка
и первого послания к тебе.
Еще нежней, чем губы на трубе.
