Электропастораль

Мечтают ли электроовцы
о пастухах,
о их ухватке и сноровке,
о их руках?

Андроиды и человеки,
всяк сущий люд
в своём неисчислимом веке
на ласку лют.

Неправда, что удел овечий
ярмо да бич,
и что в природе человечьей
пасти да стричь.

Пусть нет ни шерсти и ни мяса.
А если вдруг
овца ему не скот домашний,
а лучший друг?

Хозяин поведёт напиться
к волнам реки –
и резво застучат копытца
и каблуки.

Не утолят извечной жажды
ампер и вольт.
Придёт по души их однажды
электроволк.

14 октября 1958 года

Николай Алексеич умылся, побрился,
выпил чаю с женой, проскользнул в кабинет,
в старом книжном шкафу с четверть часа порылся
в тщетном поиске света, которого нет.

И застыл за столом оплывающей глыбой,
и газетой вчерашней в тиши прошуршал,
и поплыли глаза, словно снулые рыбы,
и за ними в бочаг соскользнула душа.

У него за плечами такие печали,
и тайга, и пурга, и указов язык,
две высоких любви его жизнь увенчали,
можжевеловый куст в его сердце проник.

Листопад над Москвой. Злое время разлада
по столам и полам разметало листы...
Он уже привставал, спотыкался и падал
с олимпийской надмирной своей высоты.

И внезапно прильнуло к окну мирозданье,
и рассеялся мрак, что стоял над душой.
Он успел прошептать: «Я теряю сознанье»,
и в природу, как в пруд, содрогаясь, вошёл.

Птичий суд

Гуси-лебеди несут
паренька над миром дольним,
над Берлином, над Стокгольмом –
принесут на скорый суд.

«Милый Мартин, – плачет Нильс, –
вспомни, как гуляли в марте
по Бродвею и Монмартру.
Опустись скорее вниз!»

«Добрый друг, открой глаза, –
отвечает верный Мартин, –
на хребтине, как на парте,
ты вплываешь в небеса.

Мы когда-то Рим спасли,
грустной девочке Марусе
в славном городе Тарусе
солнце на крыле несли.

Ты же, Нильс, чего скрывать,
был порой изрядно гадок,
братьев меньших из рогаток
пристрастился побивать.

С этикетом не знаком,
не воздержан, не воспитан,
был козлом, стучал копытом,
плёл узоры языком.

Перестань душой дрожать,
как ни бейся, как ни кайся,
перед Аккой Кнебекайсе
предстоит ответ держать».

Гуси мальчика несут,
багровеют пух и перья.
Не захочешь, а поверишь
в неизбежный птичий суд.