* * *

Стихи ты гнал когда-то в шею –
за то, что воровали дни,
но посмотри же, как они
с годами только хорошеют,

хотя в них тоже много разного,
и открывать свой сборник первый
не проще, чем бутылку красного:
сдать может сердце, да и нервы...

Но главное, что ты не сдал
ни друга, ни врага, ни брата!
Не сдался – никому. Скандал
не разжигал. И пусть утрата

готовится очередная,
есть смысл и дальше не сдаваться
(хоть сорок пять тебе, хоть двадцать),
пока зимою речь родная,
не скованная льдом, струится,
и ждет твоей руки страница.


* * *

Не подберу ключи к твоим ключицам,
а горе к горлу хочет подобраться.
Пусть ничего с тобою не случится
такого, чтоб достать из-под матраца
те штуки, что на черный день отложены.
Ты лучше выпей кофе, съешь пирожные:
ни Пруст, ни Фрейд, ни Джармуш ни при чем.
Давай тоску с печалью запечем
под соусом из самой сладкой лжи.
Дрожи со мной на Дрождество, дружи
со мной, готовь напитки на пианоктейле
продрогшим путникам, поющим возле ели,
которую снежинки наряжали.
О яблоке и о змеином жале
не забывай. Не жалуйся, не жаль,
жалей желающих – жуиров, жуликов, жлобов...
А раненному этой ночью – выдай шаль
и на жалейке до утра играй любовь...


* * *

ты нужен жить
хотя ты трижды умер
пусть тонны лжи
пусть череп, питер, бумер
бригада, брат, и сестры, и волчок
пусть снова показала пятачок
провинция, похрюкивая густо
пусть даже в пачке
сигаретной пусто
пусть рядом стачки
и дрожит от хруста
весенний воздух – ты-то на свободе
и красоту пока еще не сбондил
ни римлянин, ни грек, ни иудей
и голова твоя полна идей
и твой стакан – смотри-ка! – полон тоже
и даже смерти мы свинью подложим