* * *

А ширмочку поэзии отдернешь –
Увидишь хвост крылатой электрички,
Чужих детей с бурячными щеками,
Полощущихся в ласковом снегу,

Твое окно (кромешное, как деготь),
Пустое время (чем его ни пичкай)
И будущего мутненькую кальку,
И... кажется, я больше не могу.

Рванёшься, как в объятия с вокзала,
Ворчливый пол задабривать мастикой,
Тревожить антресоль, утюжить фартук,
Как будто запоздалую фату...

И, может быть, состряпаешь лазанью,
И даже подпоешь пластинке Стинга.
И рифмы, словно розы в целлофане,
Все ярче, все отчаянней цветут.



* * *

Полтонны снега выдали за вредность,
Круглеет город – вылощен, пузат.
Листая календарь, споткнулось время,
И покатилось кубарем назад:

Опять шуршат предчувствия, как фантик,
Похрустывает счастье, как инжир,
И юность в разноцветном сарафане
По пляжу светлолицему бежит.

И детство босоного, тонкокрыло
Торопится подкармливать синиц.
Открытия, ракушками из Крыма,
Ажурно собираются на нить...

Но стрелки, встрепенувшись, оправдали
Бокал и пепел, постное жилье.
За пестрой занавеской стала данность –
И больно проступила сквозь неё.

Лишь ручка кропотливо, постепенно
Красивые года взбивает в ямб.
Но дальше – только снег молочной пеной
Кипит, кипит по самые края.


* * *

Утихомирив бытовую круговерть,
Оставив горы покорителям вершин,
Ты объяснишь себе, что серый – тоже цвет,
Что чай без сахара полезен для души,

Что реки льются в океаны без труда,
Что неразгаданные истины – тихи,
Что, как ни вскармливай щекастый чемодан,
Тебе останутся лишь память и стихи.

Февральский город – оголтелый полигон.
Скулит автобус – растоптался и продрог.
Но, полюбив искусство маленьких шагов,
Ты жарко выдохнешь и выйдешь за порог:

Вот так – в поношенных ботинках с хрипотцой,
Вот так – забыв слова, наушники, ключи.
А у зимы такое светлое лицо...
Мерцает снег. И где-то музыка звучит.