Наверно сон

лишь небо облака и ветер
опять как прошлый год такие
слегка пьяны для ностальгии
но непосредственны как дети

опять торчит из перегноя
всё тот же тополёк нестарый
а здесь чувак лабает цоя
на проржавелой бас-гитаре

опять я здесь
ну вот не думал
облезлый чахлый городишко
кабак для местных толстосумов
позорище
а вот поди ж ты

наверно сон
гарсон газету
козлу чьи руки загребущи
отдашь ли всё
и даже эту
твою таинственную сущность

мой Блок! произнести неловко
как ёлки палки ёлки волки
когда блеснёт в дверях столовки
мгновенный взор из-под бейсболки

Хотелось грусти

Незащищённость комнатных растений
в соседстве с ёлкой на кресте, с сухой мимозой —
не так страшит. Но придающий телу
изысканную отчуждённость позы

глазастый мальчик, в свитерочке чёрном,
среди растений, утерявших корни,
в кругу гостей читающий Бодлера —
зачем горит зрачками, как пантера?

Хотелось грусти — утончённой, к чаю.
Но жуток сад, где все цветы — с шипами боли.
Так струны режут пальцы, защищаясь,
покуда не созреет плод мозоли.

Так зреет музыка. Мы были — как больные,
ещё до первой чёрной пандемии.

Вчера на западе

... а помнишь ли, Сюзанна, дождливую саванну,
дырявую палатку, беседы у костра? —
о кротких, одиноких, и о последних сроках,
и тайные моменты духовного родства?

А помнишь ли, Мальвина, как в сумраке овина
с тобой в козла и козочку играли?
Сквозь беды и сквозь годы — поверь, дитя природы,
я, как и ты, бамбино натурале.

Амбивалентность! Цинциннат, друг мой! —
вчера на западе, сегодня на востоке
восходит солнце над твоей тюрьмой,
где юноши в цвету мотают сроки.

Ты помнишь музыку? Мы были ей пьяны
ещё до первой атомной войны.