29 Марта, Пятница

Подписывайтесь на канал Stihi.lv на YouTube!

Петра Калугина и Юлия Малыгина. "Диалоги обозревателей". Встреча двенадцатая

  • PDF

malygina_i_kaluginaЛитературные обозреватели портала на "Кубке Мира по русской поэзии - 2020" Петра (Татьяна) Калугина (П.К.) и Юлия Малыгина (Ю.М.) о конкурсных произведениях с 221 по 240.


Встреча двенадцатая

О конкурсных произведениях с 221 по 240




ПК:

Как же удачно совпало: мне надо писать преамбулу, а в ветке под предыдущим обзором разгорелась такая увлекательная и принципиально важная дискуссия — о том, что есть «мысль» в поэтическом тексте.
Юля, мне кажется, нам с тобой надо обязательно об этом поговорить!

Перенесу сюда великолепную цитату из Набокова, приведённую тобой в ленте комментариев:

«На сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятиями в адрес власть имущих. Она обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей.»

Если уж говорить о мысли в произведении, то — о мысли именно на этом сверхуровне, о мысли как о чём-то вроде коэффициента нейронной проводимости между двумя системами, мыслящими и чувствующими (вот мы и вернулись к нашей любимой теме «я» — «другой»).
Мы не можем говорить здесь о мысли как о линейной передаче некой информации, как о наборе «идей».
Любой пакет информации в тексте ценен лишь постольку, поскольку он способен послужить установлению мгновенной связи между «я» и «чем-то». Тенью других миров. Иллюзией «другого».

Иллюзией, да. Объективно между «я» и другим «я» такой контакт в чистом виде невозможен. Как ни старайся, хоть из собственного мозга вон вылезь, а всё равно упрёшься в неогибаемое ни с единого края, тупиковое тютческое сокрушение: мысль изречённая есть ложь.

Но к этому тупику поэзия умеет приспособиться (равно как и музыка, живопись и т.д.), делая своей целью не собственно мостик от «я» к «другому», а субъективное ощущение мостика, субъективные «мурашки» от чувства подлинности, которое испытывает читатель прикоснувшись к тому или иному тексту. («Мурашки» определение дурацкое, утрированное, но я намеренно его выбрала: одно это смешное слово заменяет целый абзац текста, описывающего сей феномен.)

Вот это ощущение, по-моему, и есть «мысль», которую «закладывает» в текст автор. На сверхуровне мысль эта всегда одна: «Это я, Господи». То есть нечто близкое молитве, предстоянию перед лицом Вселенной, предъявлению себя. А читатель — высочайший свидетель этого действа. Свидетель слова.

Когда разбирают по-школьному, что хотел сказать автор, в чем главная мысль произведения, или еще лучше: что автор пытается до читателя донести? — у меня сразу возникает ответ: себя. Автор хотел донести себя. И поэтому мы его сейчас читаем, сто лет спустя после его смерти (или двадцать, или две тысячи).
Авторов, которые «донести себя» не пытались, а решали при помощи поэзии какие-то другие задачи (еще более эфемерные), читатель быстро забывает.

Очень интересно узнать, Юля, что ТЫ думаешь по поводу «мысли» в поэтическом тексте, ее природы и ее функции?

ЮМ:

Таня, вот интересная вещь, которая будет иллюстрировать наш разговор: ты сейчас переносишь цитату из комментариев, и здесь она первая, как будто очищенная, заново звучащая. Но каково появление этой цитаты?

Ты к тому времени полностью написала обзор, не хватало моих реплик к произведениям с чётными номерами и 239 тексту. Я зависла на тексте номер 222 и искала в своей памяти что-то недостающее, проскролливая мысленно огромные пласты информации и знаний — всё было не то. Каким-то чудесным образом вдруг вспомнилось, что Набоков совершенно потрясающе в своих лекциях говорит о Гоголе, а дальше уже дело техники и Яндекса — искомое нашлось, я успокоилась — да, получилось, да, это необходимое.

И совершенно необъяснимым образом (история изменений Google.Docs не даст соврать) вдруг на портале возник диалог о мысли. Я сразу подумала: вот она, рифма, — и перенесла цитату отсюда в комментарии к обзору.

Некоторое время спустя ты решила разговор о мысли перенести в преамбулу к этому обзору и развернула время в другом порядке, читатель прочтёт преамбулу, пойдёт в комментарии к прошлому нашему обзору, а затем вернётся сюда и для него время будет течь иначе. И произойдёт что-то кроме действий, озарит вспышка чего-то, услышится дыхание — другого?

Для меня это и есть свидетельство работы невыразимого, потому что на мой взгляд поэзия живёт в ощущении «всё, кроме слов», но поэт ищет выражения этому в слове. Достаточно большое количество поэтических практик работает именно с этим ощущением, как будто стремясь проявить поэтическую мысль саму по себе, которая есть не слова, но что находит выражение в слове.

Размышляя именно об этом, можно сформулировать, чем плоха инерция и чем плохи штампы — невозможностью устремления к невыразимому, они просто копируют образцы, не идут к Логосу, не идут к невыразимому и формируют музейное отношение к слову и поэзии — «не бери, не трожь, не взаимодействуй, не преображай, просто смотри и воспроизводи».

Тогда как мысль, в которой для меня самое ценное — её движение — живёт, дышит, трепещет и преображает пространство, время и себя.

Слово, преображающее самоё себя при выражении невыразимого — так бы я сформулировала поэтическую мысль, если считать мыслью результат; то, как преображается слово при выражении невыразимого — так бы я сформулировала поэтическую мысль, если считать мыслью процесс; преображение с помощью запретной речи — так я могу сформулировать и это не будет до конца правдой. Потому что никакого «до конца» не существует и это тоже одна из сторон мелькающего света. Но — может так? — сильная речь, устремлённая к свету, преображающему бытие и возвращающему в мир живое слово?

Видишь, Таня, никак не могу сформулировать ясно и чётко, потому что нельзя сформулировать публицистическим образом, но можно привлечь апофатический способ — не результат размышлений, не результат страданий, не любой другой результат, не способность мышления, не способность размышления, не любая другая способность, не ритмический рисунок, не рифмическая структура, не любая другая структура; и — вместе с тем — и результат, и способность, и структура, и — дыхание.

Я согласна с тобой, что это соприродно молитве, но не согласна с тем, что происходит выражение себя, происходит выражение гораздо большего, чем «себя», гораздо большего, чем человек со своими страстями, горестями и радостями, пусть бы и принимала поэтическая мысль форму страстей, горестей и радостей, да даже, обратясь к комментариям — форму «домохозяйской лирики», а скорее — «бытовой лирики» — дух дышит, где хочет и это успешно доказывают стихи Сильвии Платт и Елены Наильевны — тебе рассказывают про нарезку лука, про варку супа, а на самом деле — как будто над бездной подержали и уберегли от бездны, спасли и преобразили.

Основное — для меня — поэтическая мысль — движение дыхания, может поэтому я считаю невероятно поэтичными фильмы Параджанова, Тарковского, Хамдамова. Всё, закругляюсь, иначе про поэтическую мысль наговорю больше, чем написала в рецензиях к двадцати стихам.


Конкурсное произведение 221. "Октябрит. Ноябрит"

ЮМ:

Искренне не понимаю тексты, не желающие жить в нашем времени. О воспитомках, ноябрях, декабрях и прочей ряби фонарей я прочту у Блока и Бунина, у Платонова и Горького, у Белого и Джойса, и Тютчева и Фета, и Пастернака, и Ахматовой, и ещё меня может потянуть на солёненькое и тогда откроется та полка, на которой собран весь цвет, где Мандельштам прихотливою рукою поставлен рядом с Некрасовым и Достоевским, а над этими тремя томами лежит карманная книжечка со стихами Пушкина. А вторым рядом идут книги ....

Про полку чего так долго говорила — текст 221 показался неприлично старомодным, стремящимся на полку, которая плотно заставлена. И почему-то совсем не хочет смотреть на настоящее (не говоря о будущем).

ПК:

Иногда написанное в такой старомодной (как правильно отметила Юля) стилистике бывает очень даже неплохо, особенно когда технически безупречно.

Здесь же в самом начале читаем:

Воспитомку с румянцем чахоточным (Сашину)
Я вожу под мерцающий треск фонарей.

Вожу — куда? Под свет фонарей? ну типа как собачку выгуливаю, до первого фонаря, у которого она задирает ножку?
Либо вожу — в значении «водить авто», и тогда воспитомка — это марка машины. Сашина воспитомка, да. Взял у него покататься под фонарями...

Автор спешит пояснить в комментариях: «Сашина воспитомка» — нелюбимое дитя, чахоточная дева-осень А.С Пушкина.

Таким образом, варианты с собачкой и с одолженным у друга Саши авто отпадают сами собой.
ЛГ водит осень под свет фонарей.
Каждому читателю самому решать, насколько хороша эта фраза. По мне так совсем плоха.
Да и «чахоточный румянец» с пушкинской поэтикой слабо вяжется. Это скорее к Чехову и к Ремарку.

Текст полон таких несостоятельных зыбких фраз.

В полынье дней полынных, ветрами заласканных,
Скоротечных, как хворь

Далеко не всякая хворь скоротечна. А если речь о чахотке, так от нее вообще умирали годами.

И уже всё равно, как ходить.

Мы всё это время играли в шахматы?? Или в карты?

Перья, положенные в пенал во второй строфе, явственно перекликаются с птицей, возрождающейся к утру, в третьей строфе.
И всё бы ничего, но птица-то в пенале получается... Складываешь вечером перья в пенал, утром открываешь, а там птица!
Ситуативный случайный сюр, который хорошо бы «выстрелил» в другом контексте.

«Белопенность» в ряду тёмных и жухлых осенних образов выглядит тоже странно, неорганично.

Вопрос от Доктора:

Правильно ли надо понимать, что в пенале — до ЛГ скорее дошло, чем нет, что там не только «все равно как ходить», но и безразлично в какую сторону?


Конкурсное произведение 222. "Ноябрь. Пиренеи..."

ПК:

Связь двух текстов, этого и № 100. «Что это, кто? — семь ночей подряд» очевидна. Даже графическое оформление толсто намекает на это.
Три звездочки над первой строфой — и далее по одной, между строфами. Не говоря уже о других признаках «диалога» текстов, от стилистики до тематики.

И тут у нас только два варианта, как это трактовать.
Текст принадлежит одному автору.
Автор второго текста «паразитирует» на тексте первого.

Если верно то, что у текстов один автор и текст 222 нужно рассматривать как продолжение или вторую часть текста 100, то мне не очень понятно, что добавляет эта вторая часть к уже сказанному автором прежде. На мой взгляд, она менее выразительная, более запутанная, с множеством рыхлых да и просто беспомощных мест.

Защитный взгляд подростковый.
Отчасти заинтересованный.
Отчасти нашедший подкову.
Отчасти попсовый.

Возможно, раньше было одно какое-то огромное произведение, из которого автор вычленил самое лучшее — для текста 100, а из остального скомпоновал текст 222.

Если же верно второе предположение и авторы разные, то тем более не вижу смысла копаться в этом вторичном тексте.

ЮМ:

Все отметили схожесть текстов, и я так же как и моя коллега знать не знаю — тот ли автор, не тот ли. Такое чувство, что весь Кубок пронизан эхом: «мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга».

О стихотворении «Что это, кто? — семь ночей подряд» мы наговорились всласть, потому что материал для разговора был более, чем загадочным, но в какой диалог с ним вступает текст 222 «Ноябрь. Пиренеи ...»?

Если стихотворение номер 100 даёт большое количество для трактовок, т.к. адресатом стихотворения может быть кто угодно, то текст 222 снимает все противоречия — адресат нам незнаком и только он может прочесть и дешифровать всё, что зашифровано, а перед нами именно шифровка. «Защитный взгляд подростковый / ... / Отчасти нашедший подкову» — это сказано потешно, но понятно, взгляд обрёл счастье, т.е. нашёл подкову, а может просто искалась рифма к «заинтересованный» (не верится, что искалась рифма к подкове).

И думаю, кого уместнее процитировать — Бунина или Набокова? Пожалуй, Набокова, которому завещал усадьбу умерший в Италии дядюшка. (Всё какая-то связь со стихотворением)

«На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятиями в адрес власть имущих. Она обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей».

[В. В. Набоков «Лекции по русской литературе»]

Последняя строфа в тексте 222 меня заинтересовала, она очень чувственная, в отличие от предыдущих семи.

Вопрос от Доктора:

Правильно ли понял Доктор то, что перед прочтением сия произведения требуется терпеливо настроить чакры, истово прочитать мантры, насладиться тремя неделями поэтического голодания и мужественно принять очистительную лексическую клизму имени Гаспарова?


Конкурсное произведение 223. "Фантазии в манере Брейгеля"

ЮМ:

Всего 1475 символов, можно было ещё несколько куплетов написать и форма бы выдержала. Такое акынство-стайл, с переводом всего увиденного в область «фантазий». Но, если Брейгеля-Старшего называют «мужицким» художником, то что же в нашем тексте мужицкого?

«Ветр то крепчал, то стихал» — это что-то из текстов исхода Золотого века;

«Праздные бегали дети» — это что-то из области недослушанных сетевых стихов — (я просто цитирую акцентологический подкорпус):

Сме́шные, пра́здные де́ти,
Ка́к будто и́х стоны ну́жны,
И́ те для ни́х плохи, и́ эти,
А са́ми, буты́лок вожди́.
И́ любят та́к неуклю́же,
При э́том не ве́ря в любо́вь.

[grafon. Вертят дома глазами. (2011)]

Как можно к детям применить праздность? С одной стороны — это их обычное состояние, с другой — они ничего ещё не обязаны, не должны, поэтому бездельниками они быть вполне могут, а вот праздными — какой-то слишком сильный нажим на детей. Но, может в том и цель.

«Ночь наступала, особо / стоит отметить, нежна» — а это уже Фицджеральд, роман про 1920-е, про любовь, про эдакий Голливуд в Европе, если огрубить и упростить;

И так можно много вспомнить, и Волошина даже:

Где был язык во рте ― слин стало много,
И что под головой ― всё слинами омочишь,
И ясть нельзя, понеже яди
Во рту вращати нечем.
Егда дадут мне рыбы, щей да хлеба,
Сомну в единый ком, да тако вдруг глотаю.

[М. А. Волошин. «Родился я в деревне. Как скончались...» | Сказание об иноке Епифании (1929.02.16)]

Потом, как конченный почвенник, протестую — уж может во французских деревнях и так, кто б спорил, но в наших тоскливых пейзажах совсем не так, никто сбор урожая не отмечает. Отмечают окончание конкретного трудового дня, выкопали картошку у бабы Мани, а она соседям стол накрывает — вместе посидеть, выпить-закусить, провести время, об отмечании сбора урожая речь не идёт. А как оно было во время оно — знать не знаю, а если треба знать станет — непременно обращусь к источникам. Когда-то давно, году эдак в 60-70-80-м был прекрасный праздник на селе, а потом его съел атлант, который наконец расправил плечи.

Здесь найти, при желании, можно многое — но — что всё это значит? Где сложноподчинённость всех этих фрагментов? Ради чего затевалось действо?

Чтобы сказать, что «холст потемнел с уголка» — ?

P.S. Пообсуждали ещё с Таней в чатике, оказывается кое-где празднуют. Молодцы, что празднуют)

ПК:

В этих фантазиях, конечно, босховского больше, чем брейгелевского. Вернее так: автор, фантазируя «в манере Брейгеля», делает уклон именно в босховскую линию, в того Босха, который присутствует в стилистике Питера Брейгеля Младшего — Питера «Адского», который получил свое прозвище за увлечение темами Страшного Суда, и на становление стилистики которого Босх оказал огромное влияние.

С инфернальными сюжетами у Брейгеля Младшего причудливо сочетаются сюжеты «из жизни селян» — свадьбы, драки, сбор урожая, народные гулянья, на льду катанья и т.д.

Две линзы — сельская многолюдная «пастораль» и тёмная сно-кошмарная «инферналь» — наплывая друг на друга, создают ту самую специфическую оптику, которую наставляет автор на пятачок пространства «перед трактиром».

Бледным селены сияньем
тронуло зеркало вод.
Перед трактиром селяне
грузно плясали гавот.

Падавший скупо и косо
свет преломляло стекло
окон. Конец сенокоса
дружно гуляло село.

И дальше автор дотошно-подробно, мучительно-детально описывает происходящее в каждом уголке полотна.
Эта «дотошная мучительность» — не в упрек; это как раз и есть следование стилю, работа на погружение себя и читателя в транс адовой безысходности, в тихую жуть этих «грузных» танцев на вытоптанной земляной площадке. («Грязных» — настойчиво предлагает замену программа.)

Многие комментаторы увидели здесь только стёб да сарказм, но стёба здесь не больше, чем в картинах самого Брейгеля, а сарказма примерно столько же, сколько в «Корабле дураков» Босха.
Это стёб и сарказм слишком высокого полета, чтобы говорить о них «всего лишь». Это отлаженная филигранная оптика, призма мироощущения, показывающая очень чёткие и воздейственные образы. Да, отталкивающие и угнетающие, но и притягательные своей угрюмой антивитальной «изнаночностью».

Было бы интересно поразбирать, как (и зачем) автор свёл в этой сценке «празднования» столь разнесённых географически и исторически селян с гавотом и трактиром — и трактористов и комбайнёров с их бригадиршей, которая «пинту за пинтой пила». И ведь некие стучальщики в домино еще есть... такая чисто советская реалия, примета времени...

Надеюсь, еще будет возможность об этом поговорить — во втором туре.

А пока — впервые за долго время — рада вручить тексту свои три розы!

Вопрос от Доктора:

Если это сарказм по поводу кучи однообразных конкурсных текстов «по картинам», то не стоило ли его сделать короче и жестче в финале? Доктор сто раз твердил, что тупеньких пегасов — надо пристреливать перед переправой, их добродушной иронией не проймешь: они ее не понимают.


Конкурсное произведение 224. "Ex meMoria"

ПК:

смотрел, как в лезвии ножа
громада неба искажалась

Отличные строки, в них — поэзия.
Что касается остального, то я, пожалуй, примкну к тем читателям, которым помешала здесь басенная мораль.

раз не указ закон потомкам,
хоть у волков могли б учиться –
чай в жертву ни одна волчица
не принесёт своих волчат...
Но днесь и ангелы молчат.

Волки и ангелы (почти агнцы) придают тексту совсем уж крыловский колорит.
«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» — невольно заканчиваешь уже после точки автора, и вздрагиваешь, поняв, к о м у могли бы принадлежать эти слова в контексте стихотворения.

ЮМ:

Стихотворение как будто к чему-то призывает, оно раскачивается на форме-предупреждении, когда вначале происходит нагнетание, а потом разрешение ситуации — «был, был, был, была, хватало тьмы, был, был ... а ты смотри» — и вот начинается то самое предупреждение, куда же смотреть:

... как воздвигают алтари,
как кровь струится с них потоком;
раз не указ закон потомкам,
хоть у волков могли б учиться —
чай в жертву ни одна волчица
не принесёт своих волчат ...

Так вот что у нас — романтизация природы, романтизация зверя и если человек — зверь, животное, то что ему от той романтизации? Разве не учится прямо сейчас человек существовать в природе по-новому? И разве не человек убивает животных в погоне за эффективностью, за простыми решениями?

Стихотворение же пишется из ситуации, о которой я ничего не знаю, как родившаяся на исходе прошлого века, а не в его начале, когда подобные стихи звучали, сейчас уже не звучат и не значат.

Вопрос от Доктора не прошел цензуры.


Конкурсное произведение 225. "Базар"

ЮМ:

Есть люди, которые не любят в стихах слово «смотреть», если люди, не любящие в стихах слово «пустота», мне казалось, что для меня нет запретных слов в стихах. И кажется, что так и есть, но как же всегда удивляет слово «чудо»!

Хочется читать стихотворение и думать «Вот так чудо!», а когда это озвучивают — уже не хочется так думать, с первой строфы понимаешь, что читаешь стихотворение. Вот оно написано и вот ты его читаешь, так ещё бывает на смотре художественной самодеятельности: вот самодеятельность случилась и вот ты её смотришь. И всё это мило и забавно, но чаще остаётся в рамках жанра, чем выходит за его пределы.

А как круто начиналось! «Отсканировала небо полноводная река» — я ждала как минимум магического реализма, который благодаря коллеге уже стала примечать. Но нет, дальше стихотворение увлеклось прибаутками на рыбью тему.

ПК:

А мне понравилось, Юль, как тут «потешное» в «высоком» отразилось, или наоборот.
Река и небо сонастроились, приладились отражениями друг к другу, спелись рыбами, но тут пронесся на моторке человек — и всё порушил.
Красота ведь!
Не в том красота, что порушил, а в том, как играючи-элегантно подан этот «человек», срединное существо природы, гвоздик в весах-качелях.

Это стихотворение импонирует мне ровно на две розы.

Вопрос от Доктора:

Если линь — ленивый, ёрш — ершистый, судачата — судачат, то почему щуки — не суки?
(Сука — литературное слово , не запрещенное роскомнадзором. «Толковый словарь» Вл. Даль, том-4,стр. 357"... сука — род рыбы.)


Конкурсное произведение 226. "Любовь после родов на 28 неделе"


ПК:

Ржавое солнце в зубастом плену облаков-шестерёнок — здесь для меня сосредоточилось происходящее в этом тексте.
Вокруг толпятся кричащие, назывные фразы, с «любовью», «счастьем», «горем», «жуткими видениями», «судьбами», «сердцами» и «дверями детской реанимации». Отчасти это здесь уместно, но не в таком количестве. «Двери детской реанимации» я бы оставила, для финала это сильно, жёстко, поддыхово. Но к остальным громким словам подошла бы очень критически, две трети точно бы убрала.
С другой стороны, этот текст лучше вообще не трогать — он о том, что было и прошло, и «с ребенком сейчас всё в порядке», и слава богу.

Вот про ржавое солнце в плену облаков-шестерёнок, вот здесь тот уровень, когда образ внеситуативен, обладает собственно поэтическим весом.
Свет в буквальном смысле тускнеет перед глазами, когда сознание человека придавлено сильнейшим стрессом. И ощущение «механического мира», «мира на шестерёнках» сопутствует этому потускнению. Это даже не психология, это физиология какая-то. Невозможно передать, не пережив.
Здесь автор исключительно точно провел этот штрих.

Может, стихотворение и не конкурсное, но розу за него таки вручу.

ЮМ:

Таня, а мне кажется, что вполне конкурсное, и всё в нём было хорошо, пока не начался мелодраматический нажим, т.е. когда текст стал подсказывать, что чувствовать: «судьбы бегут хромыми походками», «сердца друг от друга на изоляции», «минуты делят на длинные и короткие», «Двери / Детской / Реанимации» — всё, именно финальная строфа и заставляет вспомнить процитированное из Зинаиды Миркиной:

... Истина не дробится на множество кусков, Истина едина.

Когда утрачено это глубинное, внутреннее единство, — то самое, что увидел над собою раненый князь Андрей и что перечеркнуло всё, что он знал раньше и наполнило его новым, потрясающим смыслом; когда утрачено это, жизнь мелеет, высыхает, и люди ищут сильных ощущений, и только. Тогда возникают фильмы, вроде «Автокатастрофы» Кроненберга.

В фильме этом, потерявшие вкус к жизни герои упорно стремятся пережить автокатастрофу. Так, на краю гибели, они хотят почувствовать себя живыми. И после пережитого стресса бросаются в объятия друг друга.

[З. Миркина «Тоска по Богу»]

Нажим на ощущения, на эмоции — да, это понятно, но что же прячется за этим? Возможно, что «страх», избывая этот страх, текст стремится к выговариванию этого страха, но останавливается, заужается и стремится к вызову эмоционального отклика. А мог вызвать чувство, поднимаясь над собой, создавая произведение, отрываясь от «рисования» картинки и рассказа истории. (Про открытость/закрытость финала не готова сейчас говорить и без того много написала).

Вопрос от Доктора: Доктора, как доктора, всегда интересовало: согласны ли вы с фактическим русским государственным переложением реплики принца Конде в переложении Шиллера, (которую военачальник, как предполагается, произнёс в утешение кардиналу Мазарини по случаю победоносной, но сопряжённой с крупными потерями битвы при Фрайбурге в ходе Тридцатилетней войны) — «Бабы новых нарожают»?
То есть — патриот ли вы? Если нет, то почему?

ЮМ:

Доктор, какое это всё имеет отношение к тексту? Или Вы решили уже не связывать свои вопросы с текстами?


Конкурсное произведение 227. "Лунное"

ЮМ:

Вот вроде бы и гладкое стихотворение: скользишь себе и скользишь по нему, и даже пара строк нравится, оставляет приятное ощущение, а вот начинаю вчитываться — и сразу возникают вопросы, как это так сказано.

Вопрос первый: «в плавучем доме расстелю кровать» — пошла и сверила слух по корпусу — нет, в окружении этих слов и в этом пространстве царапает слух это расстилание кровати, уместнее было бы говорить о постели, только она не в рифму к «зимовать»;

Вопрос второй — «подушку подобью сухой травою» — можно подбить подушку рукою, можно подбить подушку под грудь, а вот травою подушку скорее набивают;

Вопрос третий — «перьями покроюсь понемножку» — можно покрыться мурашками или пятнами, а перьями можно обрасти или ещё что-то такое может произойти с субъектом;

И вот пока это расщелины, насчёт которых можно ещё поспорить: можно так сказать, нельзя ли так сказать — ещё теплится интерес к тексту; но дальше начинается отстранённое описание абстрактных тишины и света, а в конце смещённое ударение в слове «черпать» говорит нам разве что об уральской прописке это речи.

Текст стоит на инерции развития и не сдвинуть его, не столкнуть, пусть бы первая строфа и шла наперекор словарным значениям и речевой практике и нравилась мне именно этим.

ПК:

Можно, можно покрыться перьями, Юль )) и шерстью покрыться можно, и даже чешуей.

Мне эта дивная городская лирика «с привкусом гари» очень нравится. За исключением размывчато-необязательного пассажа о тишине и всех ее движеньях/ суженьях/ расширеньях и отраженьях.
Убрать бы эту строфу, было бы совсем хорошо.

И еще такой вопрос у меня к ЛГ.
Что за логика, по которой он, «заняв гнездо огари», в финале стиха превращается в... лебедя?

Две розы.
(текст кажется мне недоработанным, поэтому не три)

Вопрос от Доктора:

Не удалось избежать, да? Хорошее же, но всю середину — под скальпель. Это мое компетентное докторское мнение. Все эти ужасы про осень, и листья, и ветки — так-и-так считываются в стихотворении, зачем их надо было ещё и полтекста впрямую разжевывать?


Конкурсное произведение 228. "Горгона"


ПК:

Честно говоря, не удалось проследить за логикой авторской мысли, хотя осталось ощущение, что нечто просилось быть высказанным, оформленным в слова, но — закаменело недовоплотившись.
Вот здесь, например, совсем непонятно:

У Горгоны нет пуще дел,
Чем следить за своей причёской,
Потому что, когда в слова
Вдруг зарылась однажды сдуру,
Люди, боги и острова
Вмиг потрескались.

В какие слова зарылась Горгона? Она стала поэткой? И вмиг всё потрескалось?
А вот здесь понятно и очень хорошо, ёмко так...:

Кракелюры
Первой старости так свежи.
Никого, чтоб утешить, рядом.

И снова непонятно:

Ты лишь держишься. Задержи
Этот мир неподвижным взглядом.

Кто держится? Стареющая Медуза? Или это ее обращение к кому-то? Никого рядом, кроме тебя, который еще «держится».
Или это «замри, мгновенье, ты прекрасно» на зловещий окаменяющий лад?

ЮМ:

Таня, да, наверное это превращение Горгоны в Ты, мол только она, которая ты, только и держится и она способна задержать мир неподвижным взглядом.

Но что означает «задержать мир»? Никакого мира не было, ведь не считать же миром «люди, боги и острова / вдруг потрескались», а если считать, то уже «потрескались», уже всё случилось и всё произошло, пусть бы и «вдруг».

Очень большое место в тексте занимает «Горгона», но в «ты» она превращается с помощью внешней логики, текст повествует, рассказывает, оставляя в лакунах действительно интересное, а на поверхность отдаёт неинтересный материал, стремится к документу, но не становится им, потому что все связующие события отброшены и поэтому нет веры тому миру, который повествуется.

Вопрос от Доктора:

А поиграть словами, «чтоб не краснеть удушливой волной»? «Тонкости» в финале не хватило, кмк?


Конкурсное произведение 229. "Римская мекка"

ЮМ:

Этот текст, как мне кажется, пытается наследовать В.О. Кальпиди — ну правда, кому же ещё придёт на ум в одном стихе чтобы соседствовали «эскорт», «мцыри», «антидот», «фрески»? Кто ещё так лихо скажет «ты перепробуешь всё, что похоже на губы»? Разве что Вознесенский, но мне больше нравится думать о поэтике Кальпиди, она не только существует, но и книга «IZBRANNOE» у меня в наличии.

И очень хочется показать как Виталий Олегович характеризует свою первую книгу «Пласты» из которой процитирую одну строфу попозже:

«Пласты» (1990), первая моя книга (ещё не книга, а сборник), — это мусоропровод: затоваренный пятнадцатилетним писанием в стол, я высыпал туда практически всё, что не уничтожил за эти годы. В «Пластах» очень много дежурных поэтических банальностей, которым я всеми силами старался придать оригинальный блеск. Частично это удалось, хотя смысла самому процессу не прибавило. Зато будущим пермским поэтам в этой книге я указал, что они живут в Перми — в городе, который наполнен — даже переполнен — молчанием. Я, приехавший в Пермь из Челябинска, это сразу почувствовал, потому что мой-то родной город был заполнен тишиной, которая отличается от молчания, как утюг от космоса. Пермь хотела и могла обрести речь. Её просто надо было озвучить. С Челябинском такой фокус не удался бы: он до сих пор биологически лишён речевого аппарата и, как следствие, — слухового тоже.

[В. О. Кальпиди. из предисловия к книге «IZBRANNOE»]

А вот обещанная строфа:

Раз! — и кончается жизнь. Подобие будет программой
судьбы. Освежёванной тушей, как жертва, валяется сцена.
Ты — вновь небожитель, а тартар залёг оркестровою ямой,
и ложь здесь, как шлях, пешеходна на сорок рядов — за бесценок.

[В. О. Кальпиди. «Посещение» | «Пласты» ]

Ну и вот, когда сопоставляешь в контексте, уже никаких дополнительных выводов не требуется, но добавлю, что строка «ты перепробуешь всё что похоже на губы и не подумаешь, да» — она восхитительна, если считать в отрыве от текста, который вполне может иметь украинскую прописку (да, просто украинских книжек под рукой нет, а так там тоже есть, чем потресть (ц).

ПК:

Восхищаюсь, Юль, высочайшей степенью твоей интегрированности во все пласты, слои, карсты и подкасты текущего литпроцесса.
Но мне лично не дано оценить прелестей такой речи, как здесь, в этом тексте. Даже молчаливая Пермь и набравший в рот тишины Челябинск не помогут мне проникнуться выкрутасами наподобие «о, ранимое мцыри!.. // в которое верил отец мой и дед... // и по списку по маме...»

Бог, блеснувший «буквально из сапога» итальянкой узбекских кровей.
Хлипкая грудка матросова не антидот...
Русский татарин не выправит русскому глаз...
и не подумаешь, да! – ни за смерть на миру
ни магомету бы в горы мои ледорубы

Вспомнился поэт Александр Петрушкин (из Челябинска, кстати), вспомнилась его предельно остранённая, «чудаковатая» речь — и как внезапно сквозь эту «чудаковатость» начинали бить снопы света/ смысла.
Здесь же, в данном тексте, я не нашла для себя ни одного жиденького пучочка.
И еще вот думаю, позволил бы себе Петрушкин — даже ради дота-антидота — такую безвкусицу, как «хлипкая грудка матросова»?
Уверена, что нет.

Вопрос от Доктора:

И снова всю середину «несет стезю по кочкам»?


Конкурсное произведение 230. "Обстоятельство действия"

ПК:

Тема «скрипка und унитаз», начатая в тексте «Обстоятельство времени», получила свое развитие.
На этот раз я обойдусь без вручения роз (ибо нельзя вручить розу дважды за одну и ту же фишку, а если и можно, то мне в данном случае почему-то совсем не хочется).
И вообще, буду предельно краткой на этот раз:

Фашизм — это чудовищно.

ЮМ:

А этот текст, о котором я пообещала поговорить, напомнил мне фильм Кустурицы «Кафе Титаник», отчётливо помню избиваемого тщедушного фрица, который становится потом нацистом — как раз такой же невзрачный и обычный, похожий на того, что в тексте, но — тщедушный, приобретающий силу с помощью присоединения к SS.

Текст же рассказывает нам совершенно другого человека и как будто даже оправдывает его этим — «так ведь не он выносит приговоры / всем этим неопрятным существам» — в том-то и дело, что он смог приобрести власть, смог наконец почувствовать силу, перестать быть обычным.

У Дмитрия Соколова-Митрича был прекрасный пост-некролог о Тесаке.

В нашем же случае текст повествует, но постоянно отвлекается от повествования, уходит в детали, и это подводит текст.

Смотрите-ка: «И Штурманн Фритц ... И с Фрикелем затем её ... он сделал всё ... он дал ... Затем надрался с Фритцем мятным шнапсом..» — такое ощущение, что происходит расщепление субъекта, но зачем оно? Оргия с отцом, видимо, что-то значит, что-то говорит, но с помощью художественного смещения текста, в проговаривание чего-то большего, чем можно выразить словами.

Если связывать текст с текстом 181, то здесь рассказывается другая сторона истории, но не от имени Фрикеля, он уведён, рассказывается Фритц — и тут я и понимаю, что это поэма или цикл, где контурно рассказывается то, что в предыдущем тексте, но на первый план выводится повествование, другая сторона которого ждёт нас в следующем тексте, который возможно ещё не написан, ну или не предъявлен.

Вопрос от Доктора:

В свое время, на первой кнопке телевидения показывали, как людям резали глотки в чечне, а в советских книгах — печатали фотографии трупов в нацистских концлагерях и абажуров из человеческой кожи. Да и Доктор свою жизнь прожил не на Марсе, прямо скажем, — мог бы порассказать, при желании, кое-что похлеще. Чего вы от меня хотите, автор трилогии?
Вогнать, в очередной раз, на пять минут в депрессию? У вас — как и у множества факторов до вас — получилось, но что дальше? Сверхзадача какая? Только давайте — вот без этих ваших пафосных меморандумов о том, что «такое не должно повториться»? А простыми языком: так, мол, и так — хочу нарочитой документальностью продавить жюри, а в публике пробудить совесть, чтоб не «шмогла» говорить плохое, ввиду поднятой темы.
Словами — царей, диктаторов и кровавые режимы не свергают, от слов — нынче даже мухи не краснеют. Слова давно обесценились, так зачем вы мне их пытаетесь сбыть так дорого — за целых пять минут моего дурного настроения?
Съездите в Беларусь, развейтесь. Прокатитесь в Хабаровск — расширьте кругозор. Пройдитесь, если вы в Москве, до Лубянки с плакатом, на котором будет написано, например, слово «Слово!» — там и освежите восприятие действительности, и познаете сегодня истинную меру слов.
Нет? Предпочитаете играть словами? Не могу осуждать — это ваш выбор. Любители зарыться, как страус, с головой в прошлое и там поковырять — оценят. Доктор же, как и любой врач, при виде пациента не желающего активного лечения, — пожмет плечами и скажет: «Следующий».


Конкурсное произведение 231. "Не Ной"


ЮМ:

А вот стихи, которые неизменно вызывают восторг — раз читай, два читай, три читай — здорово и всё тут. Энергетика невероятная, превращение субъекта великолепное, всё время текст напоминает — это про волка, там волки, да какие здесь волки, волчок, вот какие там были волки — и хотя тянет рассказать байку Никиты Михалкова, всё же больше тянет сказать, что текст-то на самом деле про медведя.

Дед рассказывал как медведь стучал в палатку лапой, папа рассказывал как в ту штуку, что на границе стоит, стучал медведь (вот же память девичья, как этот домик называется?), дядька рассказывал как прикупил дачу в тайге, а к нему на третью ночь медведь пожаловал — лапой в окно стучал. Думаю, что в Сибири таких баек столько, сколько в Оби воды.

И, конечно, его нельзя называть — «лапа в окно стучит», «вялен лещ жирен бок / под лапой» — и судя по всему именно в него и превращается субъект, волкодлак же, да?

И всё хорошо в этом тексте кроме финального «шкуру подарим партнёрам» — не нравится такое обужение, лучше бы обужалось ... но из песни слов не того.

А. И Ноя так и не нашла, куда прискотчевать, знаю только дом трудолюбия Ной, и всё время контекст стихотворения именно его втягивает в мою рецепцию, но разум подсказывает, что тот здесь совершенно ни при чём.

Малый восторг — !

ПК:

Да просто праздник какой-то. Двадцатка сплошных то-ли-сиквелов-то-ли-пастишей, а то ли вечного торжества чистой интертекстуальности.
Данный текст, как мне кажется, перемигивается с номером 38. «Да чо проедем»

Пацаны на уазике, покружив по задворкам родимого городка, отправляются на озеро, и начинается у них рыбалка.

Здесь, правда, закручено поинтереснее. Здесь настоящее концептуальное кино, сюжет которого строится на обыгрывании библейских смыслов, на отрицании «ноевой парности» — и утверждении «парности» своей, в своем понимании. Парности как союза «одиноких тварей».

я не Ной одинокую тварь ищу

А чуть выше:

под вечер в замасленных сумерках чья-то лапа в окно стучит
понимаю один не справлюсь пошли мне Господь второго

И Господь посылает ему второго — соседа Комарова.
Что бы это ни значило.

На рыбалке герой знай «таскает леща к лещу».
Но ищет-то он — одинокую тварь, непарную, и вот наконец попадается ему такая:

под беззвездным звериным небом
все быстрее быстрее быстрее
под моею рукою кружится
свежепойманный
серый
волчок

Я тщательно поискала в сети рыбу под названием «волчок». Нашла такую птицу, нашла такую игрушку, нашла такой населённый пункт, даже мясорубку такую нашла. Но рыбу не обнаружила.
Может быть, это название какой-нибудь плотвы на сленге рыбаков, живущих без Интернета (?).

В любом случае, концепт «неноевой парности» показался мне любопытным, да и технически неплохо выполнено, хотя начало раздражает своей нарочитой бессвязностью:

да какие там волки
комаров-то уже
юбилей у начальника подарим гжель гжель

В общем, не вижу причин, чтобы не одарить стихотворение одной розой.

Вопрос от Доктора:

«... побежит за ней куры» — это тоже авторский стиль? А «под лапой вкусный запах»? Соответственно финал — должен же быть хоть какой-то финал? — «шкуру подарим партнерам», это разгон объекта до третьей космической, с последующим выходом в другое измерение?
Не стоило ли назвать текст, в таком случае, — «пастораль не ноя, волков не боя, шкура не выя»?


Конкурсное произведение 232. "И никуда не хочется идти"


ПК:

О! Снова Ной! Здесь даже Нои ходят парами, на Кубке Балтии у нас...

Впрочем, здесь еще и Адам есть.
Интересно: в предыдущем тексте пару «неною» составил сосед Комаров, здесь же в пару к «ною» (со строчной) дают «адама». Тревожная тенденция, однако! А где же Ева, хочется спросить.

Но шутки шутками, а надо бы ближе к тексту...

Текст — настроенческий. И настроение это прямо объявляется, аршинными буквами встает перед читателем: ОСЕННИЙ СПЛИН.
«Ах, осенний сплин!» — согласно кивает читатель головой и прилежно сплинит вместе с автором до самой финальной точки.
И ничего другого, что было бы больше этого инерционно-лирического движения, здесь не происходит.

ЮМ:

Таня, вот очень точно ты называешь основу этого текста: «инерционно-лирическое движение».

При этом вот что любопытно — размер человека — он с одной стороны старательно мал «никуда не хочется идти / халат махровый, кофе и покрепче» (уж не Обломов ли это?), «человечек с фонариком в полста придурковатт», с другой, это всё же человек внимательный, стремящийся к красоте описания — «растущих луж кривые зеркала / осколки неба приземлённо множат», «деревьев почерневшие тела / синиц качают в кронах тонкокожих», а с третьей, очень значительный человек — «ну что, адам, накатим по одной, / да и покурим с осенью о вечном?»

И закрадываются сомнения, что это скорее ненамеренное замельчение человека, и Обломов тут совершенно случайно, а самое звучащее спрятано вот здесь:

«немного крив и кос, аляповат, .... / ..... / с фонариком в полста придурковатт / идёт по миру — по миру и шепчет»

... потому что ощущения этого человека хорошо монтируются с почерневшими телами деревьев.

А все осенние сплины лучше бардам оставить и их коллективному лирическому субъекту.

Вопрос от Доктора:

Как бы — да, но нет? Не слишком ли элементарен поэтический набор конструктора? Но мило, «чивоужтут», вы оценили? Непритязательность доверчивого вкуса.


Конкурсное произведение 233. "На поводке"

ЮМ:

И ещё одно стихотворение, которое вызывает приятные ощущения, есть правда некий холодок при восприятии, т.е. я через год или два вряд ли стану к кому приставать с этим стихотворением, мол, погляди, как написано, нет, ты послушай. Всего этого не будет, что не мешает отметить и ровный ход текста, и плавные постоянные повороты, и гуманистический пафос финала.

Каждая строфа написана внятно, без перетеканий, неожиданных «хуков» как говорит Таня, разве что обронённое «и что там у них ещё / и что тут у нас ваще» может считаться за «хук». Хотя тут я уже вхожу на территорию коллеги и пусть она лучше расскажет, что там с хуками.

Полный восторг — !!

ПК:

Юленька, ты меня путаешь со Струцинским, это его слово — «хук». А я хуки не раздаю, только розы )))

Стихотворение действительно очень сильное (стихуктворние, так и тянет схохмить), это отмечено многими и многими комментаторами. Обычно такая дружная «отмеченность» вызывает маленький подспудный протест, желание найти к чему придраться, ну хоть какой-нибудь заусенец. Но тут искать заусенцы даже в голову не приходит.

А приходит в голову — подумать, попредставлять, что значит для ЛГ и для автора «кормить собак»?

Самым простым и очевидным толкованием, вроде «делать доброе дело», «проявлять сострадание к братьям нашим меньшим», здесь, как мне кажется, не отделаешься. Это центральный образ такого яркого и сильного стихотворения, и за ним должно стоять что-то еще (помимо названного выше).

Я поискала там и сям, среди разных символов и поверий, и в одном из сонников нашла: кормить стаю бездомных собак означает страх перед будущим.
Уверена, автор не заглядывал именно в этот сонник и напрямую не вкладывал этот смысл. И всё же — текст пронизан тревожностью, в нем мельтешат черной згой вороны, в нем кара и карма, выбоины и ветер, дым над домом культуры (над «культурой» как таковой, и как бы не она ли это горит?); в нем «пустые листовки», буквально — флаеры с пустотой, рекламки пустоты, «пустая карта»; в нем человеки — «кто в доску, кто по доске, качаются на ходу».

Страшный мир разъединённости и без-привязности, ЛГ чувствует себя в нем, и это остро-неуютное чувство восполняет тем, что создает себе «поводок», привязывает себя к собакам. У него есть для кого жить в этом малоприятном мире с умыкаемой по ж-д тайгой и кленовым призраком Ильича, раздающим пустоту.

Текст, мне кажется, работает на том уровне, где осознаваемое граничит с не осознаваемым, но плотно укоренившимся в «поколенческом профиле» человека. Это текст не о том, как страшно жить вообще, хотя и об этом тоже, но скорее всё-таки о том, как страшно жить в конкретно этой пространственно-временной картинке.

Здесь всё очень чётко соотносится со временем действия: Ленин, который «а может быть и не он» — это уже совсем не тот Ленин, который он и только он и отстраненно-равнодушно «перепутывать» его с другими памятниками — вызывающее кощунство. Ленин-рудимент скорее, стёртый зуб истории на расшатанном постаменте. Увозимая в Китай тайга. Раздача флаеров. Поздние нулевые, начало-середина 10-х, где-то так.

Этот период времени еще недостаточно осмыслен поэтически. Не обрел своего эпитета, как «лихие» 90-ые, «застойные» 60-70-ые, «кровавые» 30-ые. У автора это годы «тревожные», «неприкаянные», хоть этих слов нигде и не произносится. Но от текста веет именно тревогой — и поиском «поводка».

Три розы, в общем.

Вопрос от Доктора:

Кормить собак в тот момент, когда на глазах страну разворовывают? Нельзя не приветствовать такой пост-гражданский подвиг в стихах, как вы считаете?


Конкурсное произведение 234. "Старушка с вязанием"

ПК:

Об этом стихотворении хочется говорить в каких-нибудь ласковых эпитетах: милое, славное, чудесное...
А еще оно напоминает мне один из романов Сесилии Ахерн, что-нибудь про невидимого друга или призрачного мужа-хранителя. «P.S. Я тебя люблю».
Единственное, что я исправила бы, это «каплю везения» — на «шапку везения». Во-первых, трудно представить вязаную каплю, во-вторых, шапка в начале больше резонирует с зонтом в финале, чем вязаная капля, которую ни надеть, ни голову прикрыть.

Свяжу, пожалуй, шерстяную розу этому стихотворению.

ЮМ:

Таня, будь моя воля, всю первую строфу усушила бы, утрусила и изменила, потому что после неё, конечно, очень странно звучит «нитка-ниточка сплетайся / слово на слово мотайся», но недостаточно странно, чтобы являться заявкой на стихотворение. А если по-честному — то почти все строфы.

Смена речи — это хорошо, а вот то, как эта речь ведётся — ... — нет, не звучит. От шуток про ударения уже оскомина, равно как и от заговоров, в которых много лишних слов, а нужных слов нет.

Последняя строфа в таком окружении всё равно срабатывает и выглядит живой-живой, настоящей и беззащитной, в том числе и перед предыдущими четырьмя строфами, нависающими над ней. Это не очередная вариация на тему «я на правую руку надела перчатку с левой руки»:

Стояла, не чувствуя холода,
Распарывая узор.
Пропадёт, пропадёт малахольный.
Нужно было купить ему зонт.

В этом всё, и отрицание рукотворного, и потерянность, и ощущение одиночества перед миром, стоящим на рельсах эффективности, в общем — что-то кардинально другое, без всяких заговоров, шерстяных капель везения и другого креатива.

Вопрос от Доктора:

А старушка-то — «ого-го» еще, а? Огонь! Не к внуку же, или сыну, эта Ассоль испытывает такие яркие влечения?


Конкурсное произведение 235. "Про Барбоса"

ЮМ:

Очень мило стихотворение) Недавно на работе был момент, когда интернет был, а работать было невозможно, и мой коллега стал придумывать загадки про коллег: кто на какую собаку похож. На кого похожа я можете писать в комментариях (чуть не сказанула — к этому видео), а вот мой коллега вообразил, что он джек-рассел. А я ему прямо и сказала: «не, не джек-рассел», с противоироничной интонацией. И теперь когда мой коллега воображает себе, то с такой же интонацией говорю: «не-а, не джек-рассел».

Вот и обменялись байками с текстом.

ПК:

Заметила, что есть два вида стихов о собаках. В стихах первого вида говорится о том, какие собаки добрые, умные, преданные, самоотверженные. В стихах второго вида говорится о том, какие собаки добрые, умные, преданные, самоотверженные — в отличие от людей.
Первый вид мне как-то ближе...

А здесь еще и люди-дуры, то есть волей неволей, а гендерную принадлежность этих неумных несобак глаз считывает...

Технически выполнено добротно, все рифмы на местах. Лист, который «катится», тоже особо не смутил. Осенью высохшие скукоженные листья бывает что и катятся, шебурша, шурша и чуть ли не грохоча.

Вопрос от Доктора:

Нет такого чувства, будто Булгаков, в надежде на сиквел, — решил утаить для интриги, что у некоторых героев "Собачьего сердца" случилось потомство?


Конкурсное произведение 236. "Недошедшее ни до кого"


ПК:

Экспериментальная поэзия как она есть. )
Автор заменил букву «к» ее порядковым номером в алфавите. Вышло вроде (12)а(12) нечитабельно, но (12)огда всё-таки вни(12)аешь, у те(12)ста появляется неожиданный и забавный эффе(12)т:
его как будто читает робот, механически-мультяшным голосом.
Если автор этого и добивался, то можно его поздравить — он преуспел.

А вот «гнусная инсинуация» в адрес классика текст не красит, даже экспериментальный.

ЮМ:

Таня, а ведь это он — очередной Лев Николаевич!

С экспериментальностью совершенно не согласна, придерживаюсь точки зрения, что раз всё уже было, то обновление лежит за пределами формы записи, и любой формой можно записать что угодно.

Каждый Кубок и каждый Чемпионат есть у нас такие тексты-конструкты, при этом совершенно неясно, что они конструируют? Ну, выделил текст кусочек отчества как название болезни — ну и чего?

Коллеги, культурные калеки — это настолько устарелый разговор же, про это ещё в 70-х всё отговорили (договорили за теми, кто в 20-х не договорил), а потом ещё и в 80-х, и немножечко в 90-х. Нет никаких культурных калек, дорогой текст, крах культуры состоялся, мир охвачен варварством, фейками, и некоторые видят спасение в (12)ритичес(12)ом сознании, перечитывая Иммануила-нашего-(12)анта.

Вопрос от Доктора:

Медицина всесильна — поэзия бессильна?


Конкурсное произведение 237. "Между Спасом и Успением"


ЮМ:

Жанр посконной лирики не оскудевает, люди стихи пишут — что ж плохого-то? Это я уже как бы разговариваю с соседушкой этого текста, но вернусь к этому.

А с этим вот какой глагол случился дело не по делу — «блазнится» применительно к богу, что совершенно удивительно встретить в русской языковой картине мира.

На недавнем круглом столе, посвящённом фестивалю «Поэзия со знаком плюс» и теме разговора с Богом в поэзии, Андрей Тавров сказал, что у стихотворения есть три этажа: тело, душа и дух. И вот в этом стихотворении, на мой взгляд, проблемы с телом.

ПК:

Ну здравствуй, Поль Орынянский! — подумала я, увидев в тексте Бога-деда на завалинке («вроде и не бог, а дед Толян»; «мой бог — весёлый старик»). Если бы не муж.род лирического героя, ни на миг бы не усомнилась в авторстве.

Интересно, это просто до боли сходные мироощущения, или кто-то осознанно «работает под Орынянскую»?
Впрочем, если и работает, то неплохо.

Один момент вызвал у меня недоверие:

Поминая богородицу –
Не забудь и о своей.
Им обеим не находится
Места возле сыновей.

Как же, Богородица ведь после Успения воссоединилась с Сыном Своим Иисусом Христом и заняла место подле Него.

И еще, технический вопрос: Бог одновременно сидит на завалинке — и «стучится»:

Бог, не бог – какая разница,
Постучался – я впустил.

Куда можно постучаться, сидя на завалинке? Разве только в аську.

Вопрос от Доктора:

Почему не побрили, не отмыли — чешется же человек? — не накормили, спать не уложили?


Конкурсное произведение 238. "Клен плененный"


ПК:

Ой, что-то мне подозрительно сильно нравится это стихотворение. Может, я сама его написала? Шучу.

Но насчет нравится — не шучу. Правда, теперь передо мной встает серьёзная задача — обосновать, чем же оно мне так приглянулось.

Даже не знаю, как подступиться, с чего начать...
Ну вот хоть с загадки: красна девица сидит в темнице, а коса на улице.
Ответ: поэтесса на поэтском мероприятии, в полуподвале в каком-нибудь «Китайском лётчике Джао Да».
А коса — это ее толстая упругая «пуповинная» (словечко из современного поэтри-словаря) связь с космосом.
Сидя в модном месте в центре Москвы, слушая модную столичную поэзию, «красна девица» в анти-ковидной маске грезит чёрти-чем, санками-салазками, скрипками-цыганами, лодочкой без вёсел, овином да гумном, и — тискает запотевший гаджет в кармане, обжигается о слова...

Что-то есть в этом как-бы-наиве, всю дорогу прособиравшемся стать стёбом, но ставшем чем-то другим.
Что-то есть в этом акынстве короткой строки, в этих анахроничных «шузах», с которых натекло на пол «паблик-зальца». И в соседстве паблик-зальца с гумном — тоже что-то есть. Может, то же самое, что в словах из песни Визбора — «Ясень с видом деревенским/ приобщился к вальсам венским», только в данном случае у нас не ясень, а клён.

Нет, не нащупывается внятное «обоснование», чем мне нравится этот текст... Успокоюсь на том, что в образе лиргероини я увидела недавнюю себя.

Есть и замечания по технике, например: «В старом паблик-зальце, / ведь полуподвал» — зачем здесь «ведь»?
«В лодочке без днища,/ даже без весла» — по логике вещей, «даже» здесь должно относиться к «днищу». Без весла лодочка еще худо-бедно плыть может, а вот без днища это уже и не лодочка никакая.
Ну и финал показался зажёванным.

Не уверена, что этот текст пройдет дальше, но от меня лично ему огромная симпатия и три розы.

ЮМ:

Таня, а мне показалось, что это очередной фельетон. Он про то, что есть вот, дескать, неразумные конченные почвенницы, которые про гумно с овином пишут где-то пишут (не знаю, что это за «паблик-залец», это, вестимо, «паблик» ВК, который ещё немножко «залец»), такие все в петле тоски, но вот все в итоге просто тенью на крыльце останутся.

Что-то вдруг вспомнилось «останусь снегом на щеке / останусь светом вдалеке, / Я для тебя останусь светом». Не люблю тексты, рассказчик которых стремится быть в белом пальто, люблю тексты, преображающие всё вокруг — и субъекта, и человека, и рассказчика, и наблюдателя (ну, насколько те могут преобразиться, конечно).

Даже если смотреть на этот текст не как на фельетон, а как на признание некоей лирической героини, то признание выглядит в духе «ну и что?»

А, ну и клён пришёл в пару к прекрасному картавящему клёну из стихотворения пораньше.

Кубок-травести прямо в этом году.

Вопрос от Доктора:

В двух местах по две строки понравилось. Попытаетесь угадать какие?


Конкурсное произведение 239. "Существительные"

ЮМ:

Так получилось, что пишу я это после Тани, а читаете вы перед тем, как прочесть её рецензию. И это тоже удивительная история: писатель уже знает, что он написал, а текст ещё не появился / не проявился, или вот, ещё пример — смс от банка уже пришла, а человек ещё не знает, что зарплата поступила, а двадцать лет назад нужно было идти в банкомат и там проверять баланс карты. Всё изменилось и стало совершенно другим.

В том числе и отношения с памятью — уважаемый текст, оглянись, пожалуйста, как часто вокруг тебя произносят «не помню». Как часто звучит слово «память» в разных контекстах, как путешествует между ними, стираясь всё больше и больше.

И вот я встречаю в тексте «памяти вены» — и пожимаю плечами, какой из?

ПК:

На мой вкус, очень рыхлое стихотворение. Многоводное, многословное.
Или так: слишком многое из того, что должно происходить «за кадром», всё это нащупывание слов, происходит «в кадре», и читатель вынужден наблюдать эти черновые работы мысли.
ЛГ что-то ищет «от обратного», методом исключения, негативации: через «нет», «не», «ни». Следить за этими поисками мне было скорее утомительно. Эмпатии не случилось.

ЮМ:

Таня, для любителей любую реплику брать на вооружение «так, не и ни значит в больших количествах нельзя» и т.д., позволь мне сделать небольшой экскурс. Методом исключения вполне можно определять, это апофатический метод, им в далёкой Византии первый раз определили «что есть Бог» не с помощью эпитетов, а с помощью такого хода от противного. Апофатическое богословие неразрывно связано с православием, может и в этом причина того, что у нас «не» со словами в рекламе работает совершенно не так же, как в американской культуре. Но поближе к нам и подальше от рассуждений — эта негативация — невероятно сильный приём, и очень жаль, что он здесь выглядит как проявление неуверенности, а не проявление силы речи для выражения непознаваемого.

И я совершенно с тобой согласна, дорогая коллега, что здесь эти «не» и «ни» выглядят скорее как артефакты поиска речи, чем как определение непознаваемого.

Вопрос от Доктора:

Не думать о переплетах... не думать о переплетах...
А вам слабо — не думать о переплетах?


Конкурсное произведение 240. "Комарик"

ПК:

Туалетная тема, которую в этом сезоне разрабатывает автор «Обстоятельств...», оказалась заразной как минимум еще для одного автора, вот этого.
Но если в «Обстоятельствах» туалетный антураж несет на себе определённую смыслово-символическую нагрузку (гитлеризм как отхожее место истории, выгребная яма евгеники и «расовой гигиены»), то здесь деревянный дачный сортир — это лишь повод автору похихикать, наблюдая за насекомыми страстями в таком неприглядном и неароматном месте.

Если говорить прямо и без обиняков, то данный текст — образчик довольно инфантильного ч.ю.

ЮМ:

Я так понимаю, что это текст-разговор с Чуковским. Ну или «с веток лишайник уснея / свисает до самых корней, / навстречу летят чернея / уж восемь ему фонарей» — про что ещё может быть? Пользуется при этом текст вполне себе словарём столетней давности, интонацией футуристов и немножко северянин получается.

Если это опыт перевода с языка на язык, то он вполне себе в опыте перевода с русского на русский Сергея Завьялова, который ставил себе задачу поболее. Ну насколько это видится на расстоянии от этого опыта.

Вопрос от Доктора:

Переосмысление классики на «инязе»?


cicera_imho


Заключение:


ЮМ:

Малый восторг — !

Конкурсное произведение 231. "Не Ной"

Полный восторг — !!

Конкурсное произведение 233. "На поводке"


.