Гжель дама с собачкой

отпусти
громыхающую облезшую цепь
в реквизиторской театра одного актера прописанной золотой
прикованное к гулкой пустоте Riegersburg Castle
выцветшее приведение
трет кисти рук
торопливо набирая кассу ж/д вокзала
кариозным клыком карабина
цепляющиеся за развевающиеся полы плаща
цвета свернувших в фальшивую сторону надежд
блеклого силуэта
давно разжалованного фаворита
из тонких бледных рук.
"Ты далеко не Клио"
с невербальными свитками папирусных претензий
шепнет голограммное отражение
в тонированном стекле царской лоджии
текущей пудрой по щекам
оплакивающей этот плебейский мир.
Увлекаемое в гиперреальную перспективу
имеющего место быть
вдохновенно разворачивающегося представления
словно мелькающие ландшафты за окном пустого купе
сосновый бор остался без наблюдателя
мишки разводят воздетыми к зрителю лапами
оплаченного витруально
в падающий снег отзвуков завершившегося фестиваля «Под знаком Паганини»
вечернее платье вмерзает в пыльный паркет
без лживых кавалеров
нарочито усталых дефиле в огромном стеклянном холле
преподавателей сольфеджио и начальников отделов снабжения
передергивающим нагими озябшими ключицами
(Мельпомена на медальоне прикрыла венецианской маской глаза)
завалившегося на бок аквариуме
архитектор тянет дрожащие пальцы к опрокинувшейся склянке
со спасительными капсулами.
Так выглядит арьерсцена Ада
и там проигрывают свои роли вновь и вновь Другие,
развивая Сартра.
подарившему Veiltail Goldfish
умопомрачительное трехмерное ощущение в легких
человеческого счастья или его подобия
словно вторая скрипка из первого ряда симфонического оркестра
вышла за полотенцем из ванной комнаты
встряхивая мокрыми волосами перед запотевшим зеркалом
Alyssa Monks, Wet, 2008

Дорогому Райнеру

und wenn die Menschen, die einander hassen,
in einem Bett zusammen schlafen mussen…
"EINSAMKEIT" R.M.Rilke

торопливо мельтешащие полустанки
многоточие напряжения нагнетаемого финала
пронзительный взгляд прильнувшего к рельсовому полотну стрелочника
с постера фильма Рointsman вслед
летящего на всех парах экспресса weekend
уволенный без выходных пособий продюсер
освистанной бомондом РБК культуры
кинохроники дутых событий
расстаётся по-итальянски
с вздевающей к небу полые рукава переулков
освистанной опоенными разбавленным Royal
безликими статистами провинциальных декораций
голой перспективой улицы.
(Мир отнюдь не изящество складок)
Сны мантии благочинного города
в шелковой дрожи трепета крыльев моли
в лаке души шифоньера ручной работы
на чердаке частного дома
где взгляд замирает в перспективе слухового окна
точно шмель в первом ряду
оркестровой интермедии Римского-Корсакого
похмельные титры псевдонимов второстепенных актеров
снежная лавина необратимой экспоненты адюльтеров,
нескончаемая чреда повторяющихся кадров
совершенного суицида с мансарды букового серваната
лучшей половины
перевязанных алой лентой бутылок ростовского шипучего
заложенные в ломбард серьги с бриллиантами
текут сладкими слезами торопливых поцелуев
на заднем сидении зеленоодноглазого такси
мой cashback а ля французкому мачо
вдребезги разлетающиеся чайные сервизы
торопливо набросанные на салфетках номера телефонов
восхитительно рождающиеся сценарии
неожиданных поворотов заляпанных сюжетов

Nightlife of words

Письмо-это попытка скриптора догнать смыслы.
Писать - это не значит освобождать смыслы.
Скриптор заменяет автора и создает тексты-вампиры.
Ф.Гиренок
Пленный демпинговый гипсокартон
хрущевки в согрешившей с вечностью ипотеке
в беспросветно пролетарском районе
где дома смотрят в пустоту исподлобья
областного центра воющего в лунное затмение
с мамаевой гряды в бесчеловечную немоту.
The great gig in the sky
Антоша Сквознятэ
внук городничего в распахнутом мундире
рандолевый крест на шелковой бечевке
разряжает барабан пластмассового револьвера
у тронутого сединой виска.
Половой, подвинь
«этот кувшин, куда мы будем бросать кости»
лакированную чернофигурную амфору
где балансируя на гребне
взмывающей над обыденностью реальности
сумасбродной волны над Hyams Beach
Гемера бездной омутов потупленного взгляда
кормит стеклянного сомика
роняя стеклярус гласных горного хрусталя
в замерзшую картинку мира Кефала
«да простит меня, Гелиос»
движением губ симпатической мольбы
вмазавшийся небритой щекой
в пестро-мраморный кафель ванной комнаты
надсмехающейся над артхаусом
антикварной чернильницы
рыдающий джин
отлучившийся на снулый февральский вечер
с поста номер один
стирает тыльной стороной запястья
скупые слезы
за барной стойкой