* * *

Всё замело. И вновь меня домой
Вела тропа своим унылым скрипом,
Глухой зимы размеренный покой
Тревожил дух. А снег все сыпал, сыпал!

И был он чист, как смерть, как пустота,
Был строг своей хрустальной, хрупкой формой.
Он предлагал мне с нового листа
Писать, забыв тепло неверных формул.

И я на эту чистую тетрадь
Смотрела недоверчиво и вяло,
А жизнь мою, с тоской нелепых трат,
Всё заносило снежным одеялом.

Осенняя река

Река безмолвна и пуста.
Успенье года.
Пускает лодочки листва
В седую воду.

Скукожившись и почернев,
Плывут, качаясь,
К концу. Но ноет чуткий нерв:
Не попрощались.

Все как то сразу, впопыхах,
С ветрами в стремя.
И вот уже ты легкий прах,
И гаснет время.

Давно зеленых нет тревог,
Ушла усталость,
Из предначертанных дорог
Одна осталась.

Провинция

Унылый дух уездного разлива:
Седая хлябь и праздности покой.
Река и жизнь текут неторопливо –
И тут и там до дна подать рукой.

Иду зигзагом, попирая грязи,
Расплескивая в лужах облака,
И чувствую незыблемые связи
С родной землёй, ушедшие в века.

И соль весны покажется вдруг пресной.
Замру на миг от птичьих голосов:
Галдежь ворон от соловьиной песни
Не отличу в симфонии лесов.

Я оправдаюсь этой скудной песней
И захолустной скромностью тревог,
Приму свой край, как чей-то жребий крестный,
С дырявыми заплатами дорог.