Лодочка

Не спит мятежная душа
во сне и видит сон:
потоком плавно, не спеша
(рассвет со всех сторон)
худую лодочку несёт
течение воды,
а в ней она — душа и всё
не каркает беды.
Ленива плавная река,
туман морочит взор,
крутые лодочьи бока —
по контуру подзор —
висят меж небом и слюдой,
слегка провисла гладь,
неяркой негой разлитой
сочится благодать.
Следят за ней из мокрой тьмы
чудовищ сотни глаз,
под рябью позади кормы
шевелится чумаз
и чуден, и велик
неисчислимый мир,
пугает плеск и всякий блик
в сумятице порфир.
Бежать от страха, прочь, долой!
Взлететь повыше под
крыло зенитного гало,
и дальше, где свобод-
но крепко держит душу линь,
от лодки далеко
не деться —
вдох, рывок и… дзинь —
обратно на брюшко.
А бездна уж глядит глаза
в глаза, не щуря глаз:
вот-вот и схлопнет полюса,
и гикнется компа́с,
и засосёт водоворот,
и рёбра сдавит внутрь,
и ухнешь в ненасытный рот
в последнее из утр.

И сразу благость — как рукой,
и жизнь бесценней всех,
и лодка выгнулась дугой
на призрачной косе.

Трясясь, очертишь полный круг,
взметнёшься бледнолиц!..
Нелепо машут вёсла рук
в уключинах ключиц.

Ёж

Подошёл к ежу и прошу:
– Прокатись-ка под ладонью, ёж.
– Прокачусь что ж, если так хошь,
только потом не ной.
Дую на пятерню, уколотую иглой,
снова тянусь к ежу.

ГраниЦЫ

У ёлочки вождь краснорожих водит хоровод вокруг:
– О, бандерлоги, подойдите поближе, встаньте в круг,
заведём мантру, заведёт она — потомок Сусанина — в лес.
Зажгись, зажгись, дерево, — и огонь до небес,
взорвётся вверху шутихами, искрами, фейерверком маня,
и над куполом, замком, кремлём взойдёт знамя
нового дня, года, -летия, лишь бы вышел толк,
а он взял да и вышел из тела, остался один волк
волку брат и товарищ или страшный зверь,
может быть, тому, кто ложью ложится под тихую Тверь.
Спутались карты, гороскопы, народы, память:
всё что говорят, дели даже не на́ трое — на́ пять!
То ли Восток правит, то ли Запад, то ли Белая Русь,
то ли Свинью провожаем, то ли Орла, судить не берусь.
Тащит, везёт, проталкивает узкоглазый Восток
свои двенадцать звериков, мол, пошли на новый виток:
хватай дёшево, дари дорого, крути деньги-товар,
мели, Емеля, моли богова мельница свои жернова,
перемалывай остолопов, дурней, жуй вместе с костьми.
Не досчитался век миллионов — считай до семи,
восьми, девяти и иди, точи косы и л я с ы,
надевай чёрное, иди по земле, коси,
о б н у л я й с я.

И вот на стыке лет новая ночь, не видать ни зги,
готовится пряха тотемная трудолюбивый Мизгирь
ткать то, что может, умеет, назначено — полотно бытия,
каждому место своё в узорочье. Кабы и я
вытканной сетью мыслей-поступков-слов, грибницей снов
охвачу как можно большее число пустых голов
и засяду идеей простой типа: – Ну, ты понял, бро?
Не будь тварью, бро, просто твори добро!
Отбрасывай жадности мешки, будь же ты человечнее,
не раз концы света сожжением были отмечены,
будь ответственным мужчиной или если ты женщина
не ломай дров, вообще, отдай мужику топор, сжечь на-
до бы весь сор, не таскать вон из цивилизации,
а то помои одни по колено да эрзацы.

И буду долбить и долбить дятлом купола черепов,
точить и точить жвалами капель гранит их основ.

Возьмёшь карту простую, бумажную, а не эту — из приложения,
разложишь на плоском камне или пригорке, сядешь без движения,
по компасу (или просто зная) определишь стороны света,
без суеты повернёшь бумагу, чтобы совпало и то, и это,
выберешь озеро там или гору, или лес. Полный азарта,
запомнишь ориентиры, не спеша сложишь удобнее карту
и пойдёшь, куда хотел, туда, где не ступала нога
и ящерка юркнет волнением трав прочь от сапога.
И никто не отберёт нож, ружьё, не заломит руку назад,
потому что ты охотник, воин, муж, казак.
Потому что нет заборов на много-много косаженных вёрст
и ты спокоен и свободен, ёпрст.

А карта вся (планета ведь сама себе ничья, экватором подпоясана),
как лоскутное одеяло, странами порезана-шита безнаказанно:
граница на границе, засов на засове, за ремнём — кистень,
не то, что спросить дорогу — взглядом не задень.
Сами себя стреножили, в стойла бетонные уложили,
оскопили, одурманили, отупили, перегородили межи.
Ну, и куда ростку любви тянуться?
Душит отсутствие воздуха — не улица.

И ведь ничего нового не скажу, мысли динозавров старее:
любовь, вера, надежда… совесть и честь на острие
атаки на хаос,
простая человеческая
о т в е т с т в е н н о с т ь
за себя и весь род,
и за всех, кого приручил, естественно,
без тавро.

И тотчас посыплется:
– Да ну, этот пафос, выспренность! Кому это надо?!

– Мне, вам, детям вашим… жизнь — награда,
прожитая на полную, без дураков и лени…
думать, думать, сапиенсы, вперёд на много поколений!
Сперва общее, потом частное,
а личное — сопричастно.
В детях бессмертие, слабость в них же —
Память коротка у поколения, будь ты хоть Буддой,
хоть Энштейном, хоть Ницше…

Водишь пальцем по карте — осыпается (она из песка),
ухо прикладываешь к панцирю трилобита —
звука полоска узка
между инфра- и ультра-,
вообще,
границы — это слишком тесно
и в границах тела,
и границах текста.